Теперь слух его, очевидно, оказался полностью во власти галлюцинаций — он мог бы поклясться, что слышит чью‑то крадущуюся тяжкую поступь в рабочей комнате, за запертой на ключ дверью. Ну какое ему дело до той невыставленной восковой штуки, которую Роджерс именовал «Он»? Она пагубна по сути своей, она привела своего творца к безумию, и даже фотография ее способна была нагнать страху. Впрочем, ее еще не было в рабочей комнате; наверняка она помещалась за той запертой на висячий замок дверью. И шаги в соседней комнате, конечно, были игрой воображения.

Но, похоже, кто‑то уже поворачивает ключ в замке. Включив фонарик, он не увидел ничего, кроме старой шестифиленчатой двери в прежнем ее положении. Он снова попытался, закрыв глаза, спокойно погрузиться во мрак, но сейчас же последовала мучительная иллюзия негромкого скрипа — но на сей раз не гильотины. Кто‑то медленно, осторожно открывал дверь, ведущую в рабочую комнату. Он удержал себя от крика. Довольно вскрикнуть раз, и он пропал. Теперь слышалось нечто вроде мягкого шарканья чьих‑то ног по полу, и этот звук медленно приближался к нему. Нужно хранить самообладание. Разве не так он поступил, когда казалось, что те ужасные шарообразные глыбы пытаются приблизиться к нему? Шарканье, крадучись, подступало к нему все ближе, и его решимости настал предел. Он не закричал, он просто вытолкнул из себя вызывающий оклик:

— Кто здесь? Кто ты? Что тебе нужно?

Ответа не последовало, но шарканье все приближалось. Джонс не знал, чего он больше боялся — включить фонарик или оставаться в темноте, в то время, как нечто неизвестное все ближе подкрадывалось к нему. То, что происходило в эти мгновения, резко отличалось от уже пережитых ужасов. Пальцы его и горло спазматически сжимались. Молчать дальше было невозможно, а мучительное ожидание во мраке начинало становиться невыносимым из всех других вероятных состояний. Он снова вскрикнул истерически: «Остановись! Кто здесь?», одновременно дав вспыхнуть все проявляющим лучам фонарика. Но тут же, парализованный тем, что пришлось увидеть перед собой, выронил из рук фонарик и издал несколько пронзительных воплей.

То, что подкрадывалось к нему во тьме, было гигантское черное существо — полуобезьяна, полунасекомое. Шкура его складками покрывала тело, а морщинистая, с мертвыми глазами, голова‑рудимент раскачивалась, как у пьяного, из стороны в сторону. Передние его лапы с широко раздвинутыми когтями были протянуты вперед, а туловище напряжено в убийственно злонамеренной готовности в резком контрасте с полнейшим отсутствием какого‑либо выражения на том, что можно было бы назвать лицом этого существа. Когда раздались вопли и вслед за тем мгновенно воцарилась темнота, оно рванулось вперед и в один миг распластало тело своей жертвы на полу. Сопротивления оказано не было, так как непрошеный свидетель ночных ужасов оказался в глубоком обмороке.

Но, очевидно, обморок длился не более момента, потому что сознание вернулось к жертве, когда невероятное существо, все еще неуклюже, по‑обезьяньи волокло ее сквозь мрак. Что заставило Джонса полностью очнуться — это звуки, производимые чудовищем. То был человеческий голос, и голос этот был знаком ему. Только одно живое существо могло произносить хриплые, лихорадочные восклицания, являвшие собой гимн вновь открытому чудовищному божеству.

— Йе! Йе! — завывало оно. — Я иду, о Ран‑Тегот, я иду к тебе с пищей. Ты долго ждал и питался скудно, но теперь получишь обещанное. Оно больше того, что ты ждал, это не Орабона, но одна из тех тварей рангом повыше, что сомневались в тебе. Ты произведешь его в ничто, ты выпьешь его кровь вместе с его сомнениями и тем самым сделаешься сильным.