Еще неделю назад он служил на Урале в гвардейской части, в воскресенье бегал на танцы в гарнизонный офицерский клуб. И вдруг — спешное оформление документов. Объяснили: вместо какого-то „отказника“. Семейного офицера без подготовки не пошлёшь: то у него жилья нет, то ребенок в садик не устроен. А Колков — холостой, с ним никаких проблем. Так стремительно и очутился в Афганистане…
Вадим смотрел в окно КамАЗа и не мог поверить, что все это происходит с ним. Что он едет по незнакомой земле. Что в любой миг может просвистеть пуля — и ничего больше для него не будет: ни неба, ни солнца, ни прошлого, ни будущего…
К настоящему Вадима вернул Шорохов:
— Товарищ старший лейтенант, Чертова пята!
Колонна в облаке пыли втягивалась на просторное плато, напоминающее коровье копыто. Вскоре пылевая завеса стала такой густой, что Шорохов включил стеклоочистители и фары.
— Дурное место, — сказал он, напряженно вглядываясь вперед. — Здесь всегда что-то случается…
— Что случается? — встрепенулся старший лейтенант. Шорохов не ответил. Впереди идущий бронетранспортер так резко затормозил, что только реакция сержанта спасла КамАЗ от столкновения.
— Ну, началось! — напряженно сказал водитель.
За стеклами кабины творилось и впрямь что-то невообразимое. То облако пыли, которое Вадим поначалу принял за шлейф от машин, не осело и тогда, когда колонна остановилась. Колков попытался опустить боковое стекло и выглянуть наружу.
— Не открывайте! Это — афганец, — остановил сержант. — Здесь он часто бывает. Раз проскочить не успели, теперь будем ждать, пока не закончится.
Тем временем в кабине стало совсем темно. Колкову, впервые попавшему в песчаную бурю, показалось, что ветер, как живое существо, стонет, воет, царапает по кабине тысячью когтистых лап, швыряет в стекла охапками песка, каменной крошки, раскачивает машину, как игрушку…
Афганец стих так же внезапно, как и начался. Взору старшего лейтенанта предстала экзотическая картина: увязшие по ступицы колес бэтээры и машины, покрытые красно-бурым налетом, стали похожи на доисторических чудовищ.
Еще некоторое время экипажи не подавали признаков жизни, словно всех унес с собой ураган. Первым человеком, появившимся перед КамАЗом, был Игнатенко. По колено проваливаясь в песке, комбат медленно продвигался вдоль колонны, энергичными жестами призывая подчиненных быстрее разгребать заносы. Поравнявшись с Колковым, он поднял руку с часами, давая понять, что они опаздывают.
…Что ещё запомнил Вадим из того первого рейда? Не найдя караван, который словно растворился в завихрениях афганца, колонна понуро возвращалась в гарнизон. Когда проходили мимо одного кишлака, серыми дувалами прилепившегося к склону хребта, случилось еще одно происшествие, потрясшее Колкова. Солдаты мотострелковой роты, шедшей впереди саперов, начали расстреливать всякую живность, попадавшую в поле зрения. Вадим видел, как полегло около десятка верблюдов, как заметались и бросились врассыпную перепуганные бараны, а один ягненок, потерявший мать, остался на месте, не зная, куда бежать… Снова заработал пулемет, ягненок как-то неестественно подпрыгнул и завалился набок.
— Зачем это они? — спросил Колков.
— Со злости, что караван не взяли, а может, так просто, чтоб поприкалываться, — объяснил Шорохов.
— Что ж офицеры их не удержат? Это же… Они же, как фашисты.
— Попробуйте, удержите. Это вам не Союз!
Потом Вадим обратил внимание, что номера стрелявших бронетранспортеров замазаны грязью, чтобы нельзя было определить, кто стрелял. Значит, всё-таки боятся…
…Ночью, уже на подходе к гарнизону, колонну обстреляли моджахеды. |