Верный друг Димка, к примеру, в последнее время важничал и людям, обслуживающим его, никогда не улыбался. Он считал, что заносчивое лицо придает ему значимости…

Самолет пошел на посадку как-то излишне быстро.

Егор сунул в рот леденец и начал перекатывать его во рту. Летать он не боялся, но моменты взлета и посадки переносил мучительно. Он даже место всегда просил у прохода, подальше от иллюминатора, чтобы не глянуть нечаянно вниз, на внезапно уменьшавшуюся землю.

Вроде обошлось.

Гигантская птица, набитая блохами-пассажирами, коснулась лапами земли и остановилась.

«Блохи» традиционно зааплодировали.

В аэропорту пахло как-то по-особому.

Вокзалов Егор не любил, а вот аэропорт — совсем другое дело.

Даже на самом чистом вокзале всегда несло немытыми сортирами, тяжелой мазутной вонью и несвежим бельем. На перроне сновали продавцы мороженого и квелых пирожков, привычно протягивали руки бомжи, косившиеся на мир мутными глазами.

В аэропорту пахло иначе: чистотой, неспешностью, скверным кофе из автоматов и чем-то незримым. Егор подумал, что так пахнут большие расстояния. В кондиционированном пространстве было прохладно, и он снова надел снятый в самолете пиджак, привычно проверил внутренний карман, где лежали кошелек и паспорт.

На паспортном контроле, обслуживавшем ВИПов, на Егора посмотрели без особого интереса. Подумаешь, какой-то Черский! Окажись тут великий Теодор Алмазов, можно было бы пялиться, надеясь, что тот выкинет очередную глупость, а потом станет каяться на всю страну. У него это хорошо получается, особенно под Новый год. Ну а поскольку на дворе лето, надеяться на сезонное обострение не приходится…

Алина, облаченная в красный костюм, стояла в толпе встречающих и даже держала в руках какую-то табличку. Издалека ее рыжие волосы пламенели, как флаг. Егора она увидела моментально, расплылась в улыбке и, подняв кверху вставленный в мультифору лист бумаги, совершила ряд странных телодвижений, напоминавших ритуальный танец. Егор попытался разглядеть, что написано на плакатике, но прозрачная пленка то и дело ловила блики от ламп, что крайне затрудняло обзор. Издалека казалось, что написано довольно много, и вроде бы губной помадой.

— Привет! — воскликнула она и сразу полезла целоваться.

Егор не препятствовал, но краем глаза видел: кто-то уже достает мобильные и нацеливает на них хищные глаза камер.

— Привет, — прошептал он в промежутке между двумя вздохами. — Скучала?

Алина оторвалась от него и кивнула:

— Скучала. Пойдем отсюда, а то попадем в светскую хронику.

— Ну и что?

— Ничего. Пойдем.

Она потащила его прочь, а он все старался разобрать, что написано на ее бумажке-«встречалке».

— Ты меня сразу увидел? — спросила Алина.

— Да.

— Значит, я правильно оделась.

— Еще бы. Издалека ты напоминала огнетушитель. Что у тебя там такое? — не выдержал он и отобрал лист бумаги.

На нем (действительно красной помадой!) корявыми буквами было выведено: «Гоша, он же Гога, он же Юра». «Юра» в строчку уже не умещался, поэтому слово безжалостно загнули книзу, а от соприкосновения с пальцами буква «а» размазалась, оставив на пленке красное пятно. Егор рассмеялся.

— Я знала, что тебе понравится, — удовлетворенно сказала Алина и вновь прищурилась. — Как Киев? Изменял мне с гарными хохлушками?

Егор скривился и показал ей двумя пальцами — указательным и большим крохотное пространство.

— Чуть-чуть.

— А, ну чуть-чуть еще ладно, это я переживу, — вздохнула она.