|
Он был пьян от восторга, как всякий, кто, счастливо избежав множества опасностей, чудом остался цел и невредим, а потому пожелал непременно расцеловать стюардессу и пожать руки всем пассажирам. Комиссар охотно поблагодарил бы и пилотов за то, что они сумели сохранить отца детишкам с виа Пьетра, но его быстро потащили к бостонскому самолету, который, по-видимому, только и ждал последнего пассажира.
Однако здесь атмосфера оказалась совсем иной. В Бостон летели в основном американцы, по большей части – бостонцы, возвращавшиеся к родным пенатам. Чопорная стюардесса походила на манекен, и все обычные любезности Тарчинини так и замерзли на губах – от прекрасного айсберга так и веяло холодом. Расстроенный комиссар попробовал было обратиться к соседу, но не успел сказать по-итальянски и нескольких слов, как наткнулся на ледяной взгляд, а неприятный голос сухо отрезал: – Нас, кажется, не представили друг другу! Муж Джульетты не понял слов, но общий смысл фразы несомненно уловил и затевать разговоры больше не пытался. Зато его прекрасное настроение вдруг улетучилось.
Ожидавшие в бостонском аэропорте Сайрус и Джульетта чувствовали себя не в своей тарелке. Будь они здесь одни, может, и удалось бы предотвратить последствия веронской пылкости отца и тестя и внушить ему, что в Бостоне следует вести себя не совсем так, как на виа Пьетра. Оба с ужасом представляли первую встречу Ромео с «Первопоселенками». Три эти дамы, словно журавли на каминной трубе, стояли навытяжку за спиной мисс Черити Лекок и преподобного Армбриджа – духовного наставника, с которым никто из них никогда и не думал советоваться. Увидев в небе нью-йоркский самолет, Джульетта почувствовала, как у нее замирает сердце. Огромная машина мягко опустилась на землю, и жена Сайруса радостно вскрикнула, заметив в цепочке пассажиров отцовский силуэт. Ромео, как потерянный, озирался вокруг, ища глазами дочь или зятя. Он уже боялся, как бы ни пришлось бродить в одиночку по чужому городу, где никто не понимает по-итальянски. Наконец, к своему громадному облегчению, Тарчинини узнал любимое дитя и так отчаянно завопил «Джульетта!», что все оглянулись. Бросившись в объятия дочери, Ромео то покрывал ее лицо поцелуями, то слегка отодвигался, чтобы лучше разглядеть, смеялся и плакал. Наконец задыхающейся Джульетте удалось оборвать причитания отца и высвободиться. Несмотря на то, что Ромео еще порывался рассказать о здоровье матери и малышей, она тихонько заметила: – Папа, ты не хочешь поздороваться с Сайрусом? Тарчинини немедленно оставил дочь в покое и бросился на шею Сайрусу, который, не ожидая столь бурных приветствий, протягивал ему руку. Усы тестя неприятно щекотали щеки, но самое страшное – Лекок затылком ощущал взгляды тетушки и ее «Первопоселенок», с ужасом наблюдавших эту неприличную сцену. Сайрус не ошибся. Мисс Черити Лекок, ошарашенная таким чудовищным проявлением дурного вкуса, повернулась к преподобному Армбриджу. – Это что, дурной сон, преподобный? – Понимаете, дорогой друг… – Я вижу только, что у этих европейцев отвратительные привычки! Нравы дикарей! – Будьте снисходительны, мисс Лекок… – Когда мне захочется послушать проповедь, я вам скажу! Настало время знакомить Тарчинини с «Первопоселенками». С таким же удовольствием, как приговоренный к казни садится на электрический стул, Сайрус взял тестя за руку и повел к тетке. – Дорогой тесть, позвольте представить вам мою тетю, мисс Черити Лекок… Ромео Тарчинини, отец Джульетты… Предводительница «Первопоселенок» уже открыла рот, собираясь сделать крайне неприятное замечание, но Ромео ее опередил. – Тетушка? – воскликнул он. |
