— Какую судимость скрыл ваш Паша?

— Грабеж, — хмуро ответил Михаил Михайлович, — хотя ничего страшного не произошло. Мы проверяли, судимость с него была снята. По молодости совершил преступление, потом пошел в армию, судимость с него сняли. Он виноват только формально, в наших анкетах нужно указывать и снятую судимость.

— У него не было доступа во внутренние помещения?

— Нет, конечно.

— А почему он вошел в комнату, где была убитая?

— Он совершал обход, а дверь была открыта. Он не должен был входить, но он, видимо, приоткрыл дверь и увидел убитую. А потом испугался и сбежал. По-человечески его можно понять.

— Вот именно «по-человечески». А Левитин вряд ли мыслит этими категориями. Формально он прав. Скрывший свою прежнюю судимость охранник оставил отпечатки пальцев на двери, где находилась убитая сотрудница. И потом сбежал. Представляю, как бесился Левитин, когда они не могли найти исчезнувшего охранника. И как он торжествовал, когда они его арестовали. Нет, теперь он так просто не отдаст арестованного, пока не докажет, что тот виноват. Когда поступил на работу ваш охранник?

— Примерно полтора года назад.

— У него были враги?

— Нет, конечно. Он был хороший парень. Никаких замечаний, всегда чисто выбрит, всегда вовремя приходил на дежурство.

— А у покойной были враги?

— Нет. Я думаю, что нет, вернее, нам казалось, что нет.

— Перед убийством ничего необычного не происходило?

— В каком смысле?

— Может, появились особенно откровенные журналы или картинки?

— Да нет, наоборот, все как-то успокоилось, мы даже решили, что психопат унялся. А тут вдруг такое…

— Сергей Алексеевич, — вдруг сказал Дронго, — вы ведь меня пригласили не из-за жены этого Паши? Это всего лишь повод объяснить мой вызов. Вы ведь понимали, что жена и ребенок могут ничего не значить. У вас были причины более конкретные?

— Да, — смущенно сказал Архипов, — да, безусловно. Я полагал, что вы все равно поймете. Я не верю в маньяка в моем институте. Не верю в психопата. Я убежден, что эти журналы и эти картинки не имеют ничего общего с убийством, которое совершил посторонний субъект, неизвестно как проникший на территорию института.

При этих словах Михаил Михайлович нахмурился, но не решился спорить с директором. Только мрачно отвернулся.

— Я знаю своих людей, — продолжал Архипов. — Это не всегда уравновешенные, очень эмоциональные люди, среди которых есть немало талантливых ученых. У них могут быть срывы, разного рода истерики, проявление эмоций. Но психопатов-маньяков среди них нет. Я в этом уверен.

— Тогда кто же убил Хохлову?

— Не знаю. Я настаивал на версии, чужого. Среди ученых такого негодяя быть не может.

— В каком смысле — чужого?

— В любом случае это не человек науки.

Михаил Михайлович сидел не двигаясь. Очевидно, что упрек был брошен сотрудникам охраны. Но он не решился спорить с патроном.

— Тогда это Паша или кто-то из его товарищей — заметил Дронго.

— Я этого не говорил. Почему вы думает что у него были напарники?

— Я сказал товарищи, а не напарники.

— Какая разница? Почему вы так решили?

— Может, он действовал не один? Архипов посмотрел на своего заместителя, тяжело вздохнул и покачал головой:

— Это почти наверняка был не он.

— Но тогда кто?

— Не знаю. И не хочу гадать. Мне неприятно даже предположить, что я здороваюсь по утрам с этим мерзавцем.