Никто из них ничего не говорит, но я чувствую их согласие. Даже одобрение. Они исчезают в своих стихиях, отступая. Но их присутствие остается в диком пульсировании магии.

Океан вздымается. Пенится вода. Глубоко в земле раздается стон. Песок смещается, рассыпается, словно тает в волнах. Но Брундил упорствует. Грувун с помощью Волста сдерживает прилив.

Между нами и деревом протянулась лента свежей земли.

— Спасибо, — говорю я, делая первые шаги по ней. Я все еще чувствую, как Грувун и Волст прилагают огромные усилия, чтобы не дать воде поглотить новую песчаную полосу. Так же, как я чувствую, как Брундил продолжает сдвигать землю под ним, — силы природы выровнены, но находятся в состоянии противостояния. Пока мы идем, они начинают достигать стазиса, который сохранит этот сухопутный мост достаточно долго, чтобы мы смогли вернуться.

Благоговейная тишина опускается на нас с Эвандером, когда мы приближаемся к дереву. Наши подозрения издалека подтвердились — у него действительно такие же серебристые листья, как у деревьев Дена. Его корни, словно женские волосы, рассыпаются по пляжу и погружаются глубоко, глубоко в воду, за пределы, куда не достает свет Фэйда. Я вижу тени, движущиеся по мере нашего приближения. Эвандер тоже обращает на них внимание. Его мускулы вздуваются, излучая напряжение. Но существа под волнами не всплывают. По крайней мере, пока.

Стена толстых корней преграждает нам путь, когда мы достигаем противоположного берега. Я знаю, что лучше не просить Брундил о помощи — не только потому, что уже обращалась к ней. Но еще и потому, что я чувствую чистую магию, которая течет в них вместо сока. Это древняя и огромная сила.

Мы с Эвандером находим отверстие в массивных корнях, едва достаточное для того, чтобы протиснуться. Мы изгибаемся и скручиваемся, пробираясь вперед. Прямо на грани иррациональной паники от того, что мы навсегда застряли в них, они заканчиваются, обнажая укрытый пляж.

В песок воткнуты копья, придающие ему колючий вид, почти как у дикобраза. Я пробираюсь сквозь них, стараясь не касаться ни одного, поскольку они, похоже, сделаны из той же древесины, что и дерево, и я могу только предположить, что они означают какое-то глубокое почтение, которого я не понимаю.

Мы доходим до противоположного конца, где у большого цветка сидит мужчина. Он прислонился к одному из корней и тихонько похрапывает. Я приостанавливаюсь и смотрю на него. У него каштановые волосы и борода. Одежду я не узнаю, но она явно… человеческая. Все в нем говорит о том, что он человек. От его моды, которую в Мидскейпе не видно, до изгиба его ушей. И все же его кожу покрывают отметины, почти как вихри нитей и тонко вышитые линии моего плаща.

— Он сирена? — Эвандер нерешительно шепчет мне на ухо.

Я качаю головой. Но я не знаю, кто он. Мои глаза говорят, что он человек. Но мои чувства подсказывают мне… дух? Я не знаю, что о нем думать. Может быть, он такой же колдун, как и я?

— Сэр? — мягко спрашиваю я. Не хочу его пугать. Он продолжает храпеть. — Сэр? — Чуть громче.

— Кевхан крепко спит, — говорит женский голос у нас за спиной.

Мы с Эвандером оба поворачиваемся. Он — чуть быстрее. Чуть напряженнее, готовый нанести удар. Но я мгновенно хватаю его за запястье, как только мои глаза видят фигуру, сидящую на одном из лепестков огромного цветка. Никто из нас даже не заметил, как он распустился.

Слабый золотистый блеск покрывает ее кожу, вихрясь среди целой радуги цветов. Ее глаза цвета моря в штормовой день, как будто в них заключена вся вода, окружающая этот остров. Сплетенные крылья, всего их шесть, — скорее радужные очертания, ловящие последние солнечные блики, падающие со спины, чем что-то твердое.