— Тогда ясно.

И вот я уже ждал ее на прежнем месте, в квартале от ее дома, где мы договорились встречаться, чтобы не давать соседям повода для сплетен, без которых не обошлось бы, зачасти я к ее дверям. Спустя несколько минут она появилась. Я просигналил клаксоном, и она села в машину. Она ни словом не обмолвилась о том, как я глядел на нее днем. Она болтала о Кайзере, о том, как мы здорово провернули это дельце и как могли бы развернуться, если бы я позволил ей заняться подобными делами. Я подхватил идею, и впервые со времени нашего знакомства она позволила себе легкий флирт. Правда, это была всего лишь малозначительная болтовня насчет того, какая бы из нас получилась отличная команда, если бы мы объединили наши мозги. Ее слова вновь обратили мои мысли к тому, из-за чего мое лицо пылало днем, и, когда она ушла в больницу, меня снова начало трясти.

На этот раз я не пошел в киношку. Весь час, что она пробыла у Брента, я просидел в машине; и чем дольше я сидел, тем сильнее во мне клокотала ярость. Я чувствовал, что ненавижу эту женщину. Я ненавидел ее, когда она показалась на крыльце больницы, ненавидел, когда садилась в машину рядом со мной. И тут меня пронзила мысль: если все это было игрой, как далеко она готова зайти в наших отношениях? Я следил за тем, как она раскуривает сигарету; во рту у меня пересохло, и губы горели. Я решил выяснить все и немедленно. Вместо того чтобы поехать к холмам, к океану или куда-нибудь еще, куда мы обычно ездили, я повез ее к себе домой.

Целую книгу можно написать о том, как женщина способна остановить мужчину, когда захочет дать задний ход. Если она залепила оплеуху, она дура, и все, что тебе остается, убраться восвояси. Если она оттолкнула тебя и ты чувствуешь себя полным идиотом, значит, она ничего не умеет и тебе лучше оставить ее в покое. Если же она повела себя так, что ты останавливаешься сам и при этом не чувствуешь себя идиотом, — она знает свое дело, и ты можешь переходить в атаку, не рискуя, что на следующее утро проснешься, сожалея о том, чем не обладал. Именно так и произошло. Она не вырывалась, не выказывала удивления, не отпускала колких шуточек. Но в то же время не поощряла меня. Спустя минуту или две она потянулась за бокалом, а когда выпрямилась, оказалась в моих объятиях.

Я был слишком разъярен и слишком уверен, что раскусил в ней потаскуху, чтобы обратить внимание или хотя бы задуматься о том, чем мои действия могут обернуться. Лишь на мгновение у меня мелькнула мысль: то, что я собирался сделать, могло поставить меня в ужасное положение в банке, к тому же я оказывался всецело в ее руках, ведь, начав, мне будет трудно остановиться. Но это только разгорячило мои губы.

Я снова обнял ее и притянул к себе. Она никак не отреагировала. Я прижался щекой к ее щеке и стал осторожно искать ее губы. Она по-прежнему никак не реагировала, но ее губы были недосягаемы для меня. Я провел ладонью по ее щеке, затем медленно скользнул по шее и расстегнул сзади верхнюю пуговку ее платья. Она отвела мою руку, застегнула платье и снова потянулась за бокалом. Она запрокинула голову.

Этот глоток длился целую вечность. Я ждал, глядя на нее. Наконец она поставила бокал, и, прежде чем успела выпрямиться, я обнял ее одной рукой, а другой задрал подол платья, так что стали видны ее подвязки. Не знаю, что было потом, но только произошло то, чего я не ожидал. Ноги у нее были такие пухлые и теплые, что у меня запершило в горле и на секунду я потерял над собой контроль. Следующее, что я помню, — она стояла возле камина, лицо ее было искажено.

— Да что с вами сегодня?

— Ничего особенного. А в чем дело?

— Пожалуйста, объяснитесь.

— Вы меня возбуждаете. Вот и все.

— Разве я давала вам повод?

— Вроде бы нет.

— С вами что-то случилось, и я не понимаю, что именно.