Продавщица, наконец-то попав под обаяние улыбки номер пять, тоже улыбнулась вполне приязненно:

— Умеете…

— А то, — сказал Уланов, прибавив обаяния еще на пару делений. — Могем, хошь и сиволапые.

Глянул девушке в глаза затуманенным взором солиста цыганского хора, тронул струны и задушевно, тихонечко начал:

Игрушка и есть игрушка, но все же получалось неплохо.

— А что такое трензеля? — спросила продавщица с некоторым интересом.

— А это на уздечке такие железные штучки, — ответил Уланов, опуская гитару. — Звенят и звякают…

Продавщица улыбалась уже заинтересованно, и в прежние времена Уланов непременно завел бы разговор про телефончик — девочка была хороша и, судя по взгляду, одинока. Но с некоторых пор подобные стремления были уже неактуальны. Поэтому он улыбку погасил и спросил деловито:

— Почем стоит?

— Шестьсот рублей, — блондиночка с явным сожалением переключила себя на товарно-денежные отношения.

«Ну, извини, малыш, — воскликнул про себя Уланов, — ну что поделать, у меня ж теперь Инга, у меня насовсем Инга, вот ведь что…»

Он достал бумажник, расплатился, отмахнулся от чека и вышел на улицу, взял гитару за гриф, примостил на плечо. Ну, в точности как в шестнадцать лет, Вовик, ага…

И неторопливо двинулся дальше по улице, порой ловя краем глаза удивленные взоры прохожих — удивление, конечно, было вызвано не гитарой на плече, а ее малыми размерами.

«Ну и ладно, — подумал он благодушно, когда шустрая бабуля уставилась на него вовсе уж пораженно. — Я клоун, я белый клоун, я этой песенкой навеки коронован…»

Остановился и мягким кошачьим движением переместился влево, к продавщицам цветов. Ближайшая тетушка отреагировала моментально:

— Гвоздички, молодой человек?

Уланов поджал губы. Алых гвоздик он, как и многие, терпеть не мог. В жизни таких, как он, алым гвоздикам отводилась строго определенная роль, век бы их не видать. Профессиональная деформация личности, да. Свой мирок, где что-то совсем не так, как в большом окружающем мире, что-то чуточку иначе, и вообще…

Он взял три белые астры, шикарные, размерами, право слово, с кулак Тошки Черепанова, добавил к ним, в серединку, две веточки желтоватых гладиолусов, подумал и присовокупил две красные розы. На его взгляд, икебана получилась не самая худшая.

Направился к скамейке и вольготно на ней разместился, пристроив цветы на коленях, а гитару рядышком. Владимир Петрович Уланов, майор и кавалер орденов, был доволен жизнью, а это с человеком далеко не всегда случается.

Потом довольство жизнью резко подскочило на полциферблата, потому что появилась Инга, обворожительная в цокоте каблучков, в ореоле летящих волос, и это была его девушка, целиком и полностью, и даже будущая мать его ребенка, вот ведь, сограждане, радость-то!

Но со скамейки он не подорвался, как школьник, хотя и хотелось, встал достаточно степенно, цветы вручил, в щечку поцеловал, ухитрившись цепким профессиональным взглядом окинуть ее фигурку и в который раз легонько изумиться: вроде и все есть, и ничегошеньки еще не заметно…

— Пойдем?

— Нет, посидим. — Инга уселась на скамейку, покосилась на миниатюрную гитару. — Это что?

— Это гитара такая, — сказал он безмятежно, — про которую зря думают, что она не ударный инструмент. Ты что хмурая? Что-нибудь… — он показал глазами на ее талию без малейших признаков состоявшегося.