– За нами хвоста не было, – заверила ее Кира.

И Эльза наконец согласилась выйти из машины. И вот теперь все три девушки по очереди звонили в дверной звонок, но пока что безрезультатно.

– Не открывает, – резюмировала Эльза спустя десять минут бесплодных усилий.

– Что же нам делать?

Подруги не знали. И поэтому стали звонить к тем людям, которые могли это знать. К кому? А вы еще не догадались? Ну да, правильно, к соседям.

В прежние времена соседи были незаменимыми кладезями полезной информации, а сегодня редко когда соседи знают хотя бы имена друг друга. Но все же Кира надеялась, что им повезет. И им повезло.

На звонок в очередную дверь выглянула старушка. Дверь она приоткрыла на цепочку, но вряд ли тонкая сталь могла стать серьезным препятствием для грабителей. Тут даже не нужны были кусачки, чтобы перекусить цепь. Достаточно было ударить по двери посильней, чтобы слабые звенья мягкой стали сами собой распались.

Вот у Лесиного дедушки в квартире был крюк – так это был всем крюкам крюк! Толстый, размером от запястья до локтя взрослого мужчины. Он накидывался на такую тяжелую дубовую дверь, которую было вскрыть потруднее, чем нынешние стальные. А уж эта цепочка у бабульки была вовсе выплавлена из чего-то подозрительно напоминающего мягкий алюминий.

– Здравствуйте, бабушка, – тем не менее вежливо поздоровалась Кира со старушкой. – Вы не знаете, где Сема?

– А вам зачем?

– Мы с его работы. Сема не появляется там уже несколько дней. Босс грозится его уволить за прогулы.

– Заболел Семка! – быстро ответила старушка.

– Серьезно? А где он?

– В больнице!

– В какой?

– Не знаю!

– Совсем не знаете? – огорчилась Кира. – Ой, как плохо! Босс велел нам все подробно разузнать. А он у нас такой, что и сам не поленится в больницу позвонить и все досконально выяснить. Если мы не узнаем, что за больница, где лежит Сема, хозяин его точно уволит. А Семке терять эту работу никак нельзя!

Услышав это, старушка откинула цепочку и шагнула на лестницу.

– Нельзя, – задумчиво подтвердила она слова Киры. – Это точно. На Семке и мать с отцом. И Василиска.

– Василиска?

– Сестра его. Больная она.

– Тоже в больнице?

– В дурке.

– Ой!

– Сначала-то девка как девка была. Нормальная, хотя и с приветом чуток. Но ведь кто из нас без чудачеств. Ну, тихая, и ладно. Сидит себе, бумажки целыми днями рвет на кусочки, а потом кусочками этими стену обклеивает. Как обклеит, к матери прибежит, радостная такая. Смотри, говорит, мама, как красиво! Мать придет, только ахнет. Все обои новые обгрызены. Слюни по стене текут. А где комочки высохли, там уж отваливаются. Штукатурка видна. Зато ребенок целый день при деле, не мешает, есть тоже не просит. Клея да бумаги пожует, тем и сыта бывает. Удобно!

Да уж, удобно, ничего не скажешь!

– И давно с ней такое?

– Да, считай, с самого детства. Но это еще ничего. В детстве – это цветочки были. Ягодки начались, когда Василиса у нас в возраст входить начала. Все наши в доме тогда знали, когда у нее праздничные дни начнутся.

– Что?

– Ну, «праздники»! Не понимаете? «Красные дни календаря», «гости», как вам еще объяснить?

– А-а-а… Теперь понятно.

На самом деле подругам было совершенно не понятно, зачем стыдливо именовать разными затейливыми прозвищами то, о чем беззастенчиво теперь каждый день и по много раз вещает реклама с экранов телевизоров. Кажется, уже и грудному младенцу ясно, зачем продаются все эти салфетки, прокладки и тампоны.

– А у Василисы совсем эти дни тяжело проходили. Всем соседям она громогласно объявляла, что с ней происходит.