Хлопья, из которых в пробегающих по улицам людей выстреливали плотные нити, похожие на щупальца. Еле уловимое взглядом движение. Мгновенно обвивающиеся вокруг корпуса плотные, маслянисто поблескивающие «усы». Рывок, крик, захлебывающийся в тумане. Тишина…
Те люди, что мелькали на улицах… Люди ли это были, подобные им с Мансуром, или те, кто уже потерял человеческий облик?!! Они скользили вокруг, как тени. Постоянно возникали из темноты и терялись в ней же, завидев свет фар. Никто из них не бросился к машине, вернее, почти никто.
Старая женщина стояла посреди дороги на коленях, как сперва показалось беглецам. Мансур уже решил рискнуть остановиться, а Надя собралась открыть дверь, но… В свете фар оба ясно увидели, что из-под застиранной ночнушки, единственной одежды, бывшей на старухе, торчат вовсе не колени, а выпуклые белесые сегменты, перекатывающиеся, как кольца у дождевого червя. Вот что было ниже задравшегося подола ночной рубашки еще советского производства.
А еще встретился им мальчишка на перекрестке, возле здания бывшего кинотеатра. Стоял прямо на разделительной полосе в свете то и дело моргавших в бешеном темпе светофоров. Пяти, максимум шести лет, невысокий, худенький, с кудряшками. Пижамка со спайдерменом и светлые носочки. Надя всхлипнула, глядя на него, не пойми как оказавшегося на улице. А потом обернулась и похолодела.
Ветер чуть шевельнул локоны, открыв лицо с большими, светящимися изнутри серебристым светом глазами и абсолютно гладкой нижней частью лица. Мальчишка просто смотрел на них, не предпринимая никаких попыток что-либо сделать. И они видели потом, отъезжая, в зеркале удаляющиеся отблески в его глазах.
Машина все же вывезла их туда, куда вел ее Мансур. Они почти повернули к нужной грунтовке, такой близкой, такой необходимой…
Удар сзади, сильный, придавший ускорение и без того разогнавшемуся автомобилю. Побелевшие костяшки пальцев на руле. Расширившиеся от страха глаза обоих. Столб…
Когда Мансур, застонав от боли в руке, повернул голову к девушке, то понял, что все его попытки выбраться из города были бесполезными. Надя лежала головой на панели, не шевелясь и не издавая ни звука. Он скрипнул зубами и услышал лязг за разбитым окном. Там высилась махина грузовика, КамАЗа или «Татры», и от нее кто-то двигался в их сторону. Кто-то высокий, тащивший что-то тяжелое и металлическое, задевающее об асфальт.
* * *
Чернота, чернота вокруг…
Лишь изредка вспыхивает красным что-то…
И боль, боль, боль…
Она повсюду. Она проникает в каждый нерв. Рвущая. Огненная…
Мирону было очень и очень плохо. Откуда-то снизу толчками накатывали волны ослепительной боли. Мирон застонал, с ужасом возвращаясь из небытия, в котором царили черно-красные тени и всполохи. Он не хотел этого, но организму было наплевать на желания пэтэушника, организм жил теперь своей собственной жизнью.
Где он? Что с ним? Мысли вяло шевелились в голове, оттесняемые пульсирующими толчками. Думать не хотелось, но ничего другого не оставалось, и он начал вспоминать, не обращая внимания на то, что почему-то его мерно трясет, и на то, что со всех сторон доносится невнятная какофония.
Мастерская, да… авторемонтная мастерская. Зеленоватый свет, который пришел после вспышки. Блистающие мириадами изумрудных капель туманные волны, окружившие все вокруг. А потом взрыв, да-да, взрыв. А еще?..
Балка от крана и двигатель… Он летит вниз, медленно и неумолимо, и ничего нельзя сделать, потому что ноги отказали. Движок летит, как в замедленной съемке, чуть переворачиваясь, красуясь закрашенной ржавчиной и отполированными деталями. Он все ближе и ближе. Да, именно так. Куда он упал?..
Да что значит, куда упал? На ноги Мирона он хряснулся и отправил в нокаут, глубокий и черный. А потом Мирон полз, вернее, пытался ползти. А рядом происходило что-то страшное. |