— Милая Кармелита, — сказала Беренгария, — я уверена, что под вашим мудрым руководством ваша дочь выносит сына, который, дай-то Бог, станет королем Кастилии.

«Какая уместная, теплая, проникновенная маленькая речь», — подумала я. И все же могу поклясться, что в обычных обстоятельствах завязался бы разговор на целый час — о Кастилии, о короле и его кузенах, о порядке престолонаследия, — хотя и в присутствии Беренгарии, но без единой искорки интереса с ее стороны и без единой ее реплики.

— Итак, мы едем домой, — заключила Пайла. — Я надеюсь, что имеется в виду Памплона.

— Аквитания.

Пайла моментально словно обезумела.

— Аквитания? — завизжала она. — Вы хотите сказать, что нам опять придется ждать в Аквитании? Пока он будет ходить гоголем по Англии, Шотландии и Британии? А мы будем ждать — вы, все мы, — как ждали в Марселе, Бриндизи, Мессине, на Кипре и здесь, в Акре, — больше года! Я не согласна. Я еду домой, домой, в Наварру. И вы поедете со мной. И расскажете все своему отцу. Мы добьемся развода. Я помогу вам. Я напишу его святейшеству, если понадобится, поеду вместе с вами, мы добьемся развода.

— Развода? — непонимающе переспросила Беренгария, словно никогда не слышала этого слова. — Вы не в себе, Пайла. Если небольшое ожидание — притом, позвольте вам напомнить, в прекрасных условиях — настолько вам неприятно, то вам придется сегодня в последний раз назвать себя придворной дамой. Я отпускаю вас от себя.

Это было сказано чисто по-королевски. Пайла вышла вместе с Иоанной и Кармелитой, по дороге к двери бросив на меня мрачный взгляд. Мы с Беренгарией остались одни.

Я не хотела в Аквитанию. Мне хотелось поехать в Апиету, построить там небольшой каменный дом со стеклянным окном и садом. Я хотела, чтобы со мной поехал Блондель, спроектировал дом, наблюдал за строительством, а потом поселился бы там и управлял моим небольшим поместьем, читал мои книги, играл для меня на лютне, женился бы на какой-нибудь пухленькой приятной девушке, имел бы детей, которым я стала бы крестной матерью.

Я знала, где он. Мне было известно, что он не поехал с Ричардом в Дамаск, а остался ухаживать за Рэйфом Клермонским — человеком, чье имя фигурировало во всех разговорах о Ричарде. В тот вечер я намеревалась написать ему письмо. Меня радовало сознание того, что на этот раз он не слонялся вокруг нашего дома. В свое время я послала его в Англию, но он вернулся оттуда; увезла его в Апиету, но, увы, ему пришлось отправиться с нею в крестовый поход; и это я устроила так, что Беренгария «подарила» его Ричарду. Однако теперь он уже больше года не делал никаких попыток ее увидеть. Он излечился, и мы сможем уехать в Апиету и начать упорядоченную, приятную, ничем не нарушаемую жизнь.

Пайла хлопнула дверью, и я глубоко вздохнула, готовая стать последней крысой. Беренгария, прямая как столб, по-прежнему стояла посреди комнаты. Я жалела о том, что позволила говорить всем другим, остро чувствуя себя последним, самым бессердечным дезертиром.