Он вырвал телефонную трубку у Лоба из рук и наклонился вперед; его плечи расширились от прилагаемого усилия, а кровь прилила к лицу. Теперь он держал обе трубки так, словно сжимал в кулаках голову умирающего.

— Зина, — медленно произнес он, — Зина… Это я… Да, я здесь… Я тебе запрещаю, слышишь, я запрещаю тебе двигаться с места… Ты скажешь мне, где находишься, и станешь меня ждать… спокойно… Остальное я беру на себя…

Лоб приоткрыл дверь и выбрался из тесных объятий Нелли. Ему вовсе не нравилась его манера обращаться к Зине на «ты», однако Нелли был вправе разговаривать с ней как с девчонкой, наседать на нее всей силой своего авторитета.

— Нет, — продолжал Нелли, — сейчас не время спорить.

По-видимому, Зина сопротивлялась, поскольку теперь Нелли слушал ее и молчал. Лоб положил было руку на вторую трубку. Но, почувствовав, как сжали ее пальцы Нелли, не настаивал. Время от времени из трубки доносился Зинин голос. Похоже, она вдруг впала в неистовство.

— Клянусь тебе, нет, — пробормотал Нелли. — Ты должна мне верить…

Этот новый тон потряс Лоба. Неужто Нелли сдастся?.. Он видел, как тот прикрыл глаза со все более явным выражением душевной муки на лице. Он упирался грудью в полочку с телефонным аппаратом.

— Знаю, — сказал он. — Ты права… Но ведь сама ты ничего плохого не сделала… Это несправедливо… Зина, милая…

Лоб отпрянул так резко, что дверь кабины, распахнувшись во всю ширь, ударилась о стенку. Подошел бармен, и Лоб чуть было не извинился. Он тихонько снова прикрыл дверь за спиной и неподвижно стал по другую сторону, прижимая ладони к бокам. «Надо держаться, — внушал он себе. — Не подавать виду… Не подавать виду…»

Он углядел в глубине бара парочку, которая наблюдала за ним, и заставил себя вернуться в свое кресло. Он даже не потрудился уяснить себе ситуацию. Правда, чистая правда забиралась в него, как морская вода в треснувшую раковину. Он вылил из сифона себе в стакан последние капли. Парочка успокоилась, продолжала любезничать. Из кабины, как из исповедальни, вырывался бубнящий голос. Но Лоб знал эту проповедь наизусть. Он знал, что Зина не уступит никаким настояниям. На этот раз она пойдет до конца. Она обязана так поступить. Лоб посмотрел на часы и засек в памяти: четверть первого ночи. В четверть первого некий Лоб — легковерный, робкий, со своими несбыточными мечтами, Лоб-младенец, которого грубо оторвали от материнской груди, ушел со сцены, полный презрения и сарказма, уступая место некому незнакомцу. Когда Нелли вышел из кабины с лоснящимся лицом, сбившимся на сторону галстуком, как после пьяной драки, Лоб испытал чуть ли не победное чувство.

— Садитесь, — пригласил он Нелли с плохо скрываемой радостью. — Вам это необходимо.

Нелли плюхнулся в пододвинутое кресло, как боксер после удара гонга.

— Все кончено, — пробормотал он.

— Вы уверены, что…

— О! Почти.

— Вы могли бы догадываться об этом… и раньше, — небрежно бросил Лоб, как следователь, досконально изучивший расследуемое дело. — Ведь вы знали ее… лучше кого бы то ни было.

Глаза Лоба снова метнули взгляд на кабину, и он выпрямился.

— Естественно, полицию вы не известили.

Нелли поднял руку, потом бессильно уронил ее.

— Иду, — сказал Лоб.

Трубка липла к пальцам, как если бы Нелли пролил на нее кровь.

— Алло… Лоб…

Он понизил голос из величайшей заботы о соблюдении тайны.