А потом он увидел, как Валери болтает с Кристианом. Когда она успела отойти? И чего это она хвост распустила, как последняя дура, перед этим кретином, ловившим каждое ее движение? Пыль в глаза пускает. Значит, она по-прежнему уверена, что это он убил Жода.

Снова пропуск, черный провал… Образовалась толчея. Он оказался стиснутым со всех сторон людьми, сгрудившимися возле телефона. Коринна сидела на подлокотнике кресла и растерянно говорила в трубку:

— Этого не может быть, господин комиссар… когда я ушла… Да, вчера вечером…

Взгляды окружающих следили за женщиной, впивались в нее.

— Он работал, как обычно… Все было абсолютно нормально… Алло?.. Да-да, слышу… С чего ему вдруг себя убивать?

Легкий шумок заглушил ее голос. Кто-то рядом с Раймоном прошептал:

— Она еще спрашивает, с чего… Потрясающе!

Снова наступила тишина; круг сомкнулся теснее возле Коринны — так толпа зевак на улице обступает окровавленное тело.

— Да, — согласилась Коринна, — он бывал подавленным… переутомлялся… но мы все так живем.

— Особенно Крис, с тех пор как попал к ней, — раздался откуда-то тихий женский голос.

— Сейчас приеду, господин комиссар.

Коринна положила трубку, и все бросились к ней с соболезнованиями, в том числе и Крис, не понимавший, как ему себя вести. Коринна плакала. Многие из присутствовавших сопереживали ей. Жода жалели, еще вчера к нему относились немного презрительно, но все же его любили. Сегодня же его любили гораздо сильнее, потому что он сумел уйти тихо, без сцен, как и жил.

Крис помог Коринне подняться. Еще несколько пар рук потянулось, чтобы поддержать ее. Приподнявшись на цыпочки, Раймон увидел лицо Коринны, блестящее и мертвое, как маска. По щекам, словно капли дождя по оконному стеклу, сбегали слезы. Фотограф влез на стул, поднял над головой вспышку и, повернувшись к Раймону, крикнул:

— На первую полосу тянет! Такое событие, соображать надо!

С этого момента все опять помнилось смутно. О работе уже и речи не было. Операторы вышли из аппаратной и присоединились к остальным. Все что-то живо обсуждали. Валери знаком подозвала Раймона.

— Сделай так, чтобы тебя заметили, — сказала она мягко. — Пошевеливайся… Сейчас журналисты заявятся. Тебе нельзя оставаться в стороне.

И они прибыли, чуть позже, с ворохом новостей… Жода обнаружил один его друг… Врач считает, что это — самоубийство… Умер не больше часа назад… Возможно, как раз тогда, когда показывали интервью в «Парижском клубе»… Разве сама песня, если хорошенько подумать, не стала своего рода предупреждением? В ней чувствуется усталость… может, отчасти, обида… да еще какая. «Свет и радость мою унесла ты во тьму!..»

— Что вы думаете по этому поводу? — спросил один из журналистов Раймона.

— В один прекрасный день такое с каждым из нас может случиться, — не дала ему ответить Валери. — Нервы сдают. Живем как сумасшедшие… Вот я, например… Вы же знаете, я из кордебалета «Афинии»… Иной день так устаю, что, кажется, сдохну где-нибудь в уголке… Правда, Рай?

— Для вас смерть Жода — неприятный сюрприз, — настаивал журналист. — Что вы теперь намерены делать?

— Работать, — ответил Раймон.

— С кем?

— С Коринной, с кем же еще?.. У нас заключен контракт на пластинку.

— А дальше?

— У Раймона куча предложений, — быстро вставила Валери. — Можете за него не беспокоиться!

Раймону стало стыдно за их былые стычки.