Зал быстро пустел, За его спиной заканчивала работу оперативная группа. Возле микрофона остался лишь нарисованный мелом силуэт да несколько бурых пятен. Ни малейшей зацепки! Преступник понял лучше полиции, что в толпе перевозбужденных фанатов он ничем не рискует. Но он забыл: если человек убивает одного за другим композитора, импресарио и певца, значит, он и сам принадлежит к тесному мирку эстрадной песни. Следовательно…
Мессалье не был гением следствия, но он работал настойчиво и методично. И кое-что в его активе все же имелось: прежде всего, отпечатки пальцев. Они не принадлежали ни одному из тех, кто был на учете в уголовной полиции, но рано или поздно могли сыграть свою роль… И потом, существовало еще анонимное письмо! Пришло время им воспользоваться.
Мессалье задержался на минуту в фойе, попросил остаться всех, кто знал Криса Марешаля. Он намерен с ними поговорить. На улице все еще не расходилась толпа зевак, но напряжение спало. Полиция взяла ситуацию под надежный контроль.
Зато свидетелей не оказалось. Ни одного. Мессалье расположился в кабинете Беллема. Малыш Ламбертини был у него за секретаря.
— За кулисами много народу? — спросил он, прикуривая первую сигарету.
— Человек пятьдесят… танцовщицы, гримеры, техники… И все, как ни странно, настроены против нас.
— Я могу их понять, — буркнул комиссар.
Парад начался. Мужчины кипели негодованием, женщины плакали. Рассказывали всякие глупости, вспоминали мелочи, забавные истории, и остановить их Мессалье было невероятно трудно. Анонимное письмо лежало перед ним на столе.
— Посмотрите, — говорил комиссар каждому из входящих. — Вы когда-нибудь видели такую бумагу?
Бумага была самая простая, обычного формата. И цвет ничем не примечательный, голубой.
— У меня тоже есть такая, — сказал контрабасист, — в универмаге купил.
— А шрифт? Обратите внимание: буквы «о» и «е» забиты… лента бледная… заглавные буквы подпрыгивают… Вы никогда не получали письма, где бы…
— Нет. Нет. Ничего не могу сказать.
Все твердили одно и то же. Мессалье даже удивился, когда девушка, с которой он разговаривал, вдруг смутилась.
— Вы узнаете бумагу?
Девушка молчала. Лежащие на сумочке руки задрожали.
— Посмотрите-ка на меня.
Она подняла голову. Просто очарование: гладкая кожа, румянец, удивительный для девочки, росшей, как сорняк, на улицах Парижа. Элегантная даже в своей дешевенькой одежде. В меру надушенная.
— Как вас зовут?
— Валери… Валери Ванс.
— Чем вы занимаетесь?
— Танцую.
— Вы только что узнали бумагу… этот шрифт… Не отрицайте.
— Я… мне показалось.
Мессалье стукнул кулаком по столу.
— Давайте без глупостей, а?.. Со мной такие штучки не проходят… Вы уже где-то видели этот листок… где?
Она пыталась сопротивляться, пальцы на замке сумочки побелели.
— Где вы живете?
— У Рая.
— Кто это — Рай?
— Раймон Шандесс.
— Кто он такой?
— Певец.
— Ах вот оно что… У него есть пишущая машинка, да или нет? Я все равно проверю.
— Есть.
— С черной лентой… а буквы «о» и «е» забиты.
— Да… кажется.
— А пистолет?
— Нет… Если бы был, я бы знала… Рай — вспыльчивый, но не злой, уверяю вас, Господин комиссар. |