Сразу столкнуться с Жаллю мне не пришлось. Впрочем, я все равно был не в состоянии отвечать на вопросы. Я лежал на носилках. Помнится, кто-то спросил:

— Госпожа Жаллю была с вами?

Другой голос крикнул:

— Вы что, не видите ее шлем там, на воде?

Затем послышались другие голоса:

— Осторожнее, он ранен…

— Должно быть, она сразу пошла ко дну…

— Нужны аппараты для подводного плавания. А у нас их нет…

— Да, я его предупредил, сейчас придет…

Не знаю уж, кто задел мою больную ногу… Я потерял сознание. Лишь позже, уже в санчасти, я оказался лицом к лицу с Жаллю. И, как всегда бывает, все произошло не так, как я думал. Жаллю сел рядом с моей кроватью. Он выглядел измученным, постаревшим и разбитым.

— Не шевелитесь, — сказал он. — У вас вывих щиколотки и глубоко срезан волосяной покров.

Я еще не заметил, что голова у меня перевязана. Выражение моего лица обмануло его, и он добавил:

— Нет, ее не нашли и никогда уже не найдут. Это невозможно…

Ко мне тут же вернулось хладнокровие. Я опасался взрыва, вспышки гнева, дикой сцены. Мне же пришлось иметь дело с человеком, владевшим собой и тщательно скрывавшим свои чувства. Только голос выдавал его. Я, как мог, объяснил ему, что произошло. Он кивнул. Конечно, он узнавал во всем этом легкомыслие и неосторожность своей жены.

— Я никак не ожидал ничего подобного, — добавил я, — даже не сразу сообразил, что случилось.

— Вода в озере очень холодная, — заметил он. — Жена умела плавать, но, вероятно, у нее тут же произошло кровоизлияние. К тому же, возможно, она была ранена.

Он вздохнул.

— Это я настоял, чтобы она приехала сюда, — сказал он наконец, — следовательно, сам виноват во всем… Ее еще будут искать, но надежды нет никакой. Завтра вы понадобитесь следователю. Спокойной ночи, господин Брюлен, постарайтесь уснуть.

И я уснул — настолько я был измучен, ошарашен, подавлен, и вместе с тем я испытывал странное облегчение. На следующий день я смог подняться. Нога еще побаливала, но не слишком распухла. В голове немного шумело. Разбирательство было недолгим. Я изложил свою версию событий афганцу, чья должность, видимо, соответствовала нашему комиссару полиции. Затем я составил письменные показания, и они были приобщены к делу вместе с показаниями часовых — свидетелей происшествия. Я перевел просьбу Жаллю, просившего власти не предавать дело огласке. Учитывая обстоятельства, он предпочел не давать пищу кривотолкам. Все произошло именно так, как предполагала Клер. Молчание полиции давало ей возможность скрыться. К вечеру у меня исчезли последние сомнения. Клер добилась своего. Ее смерть была признана официально.

Я провел в санчасти еще несколько дней, не зная толком, что мне делать дальше. Жаллю дважды навестил меня из вежливости. Я чувствовал, что он делает это через силу. Должно быть, он меня ненавидел, но виду не показывал. Когда я сказал ему, что думаю вернуться во Францию, он ответил просто:

— Я тоже считаю, что так будет лучше.

И я получил отставку. После этого я постарался собраться поскорее. Перед самым отъездом хотел было попрощаться с ним, но слуга сказал, что его нет дома. Меня ждал служебный грузовик. В последний раз я окинул взглядом плотину — его плотину, — окутанный паром водосброс, пустынную долину… Что ждет меня впереди? Я уселся в кабину рядом с шофером.