Но Лахлан еще крепче сжимает мои пальцы.

– Нет, не пытаешься.

– Я не могу не думать о том, что произошло, – шепчу я настойчиво.

Он наклоняется ко мне. Его лицо оказывается в нескольких дюймах от моего.

– Я сказал тебе, что не перестану бороться. Я сказал тебе, что ты не одна, но ты сдалась.

Я отдергиваю руку. Он отпускает ее. Я могу справиться со многими вещами, но слышать от него такие слова! Это все равно, как если бы кто то отрезал кусочек моего сердца.

Он смотрит на стол, где только что сплетались наши руки.

– Это разрушает тебя, – шепчет он. – Наоми, которую я знаю, никогда бы не сдалась так быстро. Она бы боролась до конца, чтобы только остаться в настоящем.

– Я борюсь. Оглянись вокруг, Лах, – говорю я. – Разве я смогла бы продержаться здесь так долго?

– Ты знаешь, почему ты здесь? – резко спрашивает он.

Я молчу.

– Ты здесь потому, что ты сдалась.

Я вздрагиваю. Так это или нет, но мне нечего возразить Лахлану. Он выйдет отсюда нормальным, здравомыслящим человеком. Его слова будут иметь смысл, мои же еще не скоро его обретут. Если обретут вообще.

В моих ушах грохочет пульс, мое зрение размыто. Я вижу женщину с печальными глазами, которая смотрит на себя в зеркало. И вижу Макса. Он лежит рядом со мной в постели. Одним быстрым движением я поднимаюсь над ним. Он улыбается мне, и его руки сжимают мою талию.

Этот образ мгновенно исчезает. С моих губ слетает стон, и я прижимаю пальцы к глазам.

– Наоми, посмотри на меня.

Я опускаю руки. Лахлан сидит напротив, пристально глядя на меня. Он обнимает меня за шею. Его большой палец касается моей кожи, и я вздрагиваю.

– Ты сейчас со мной? – спрашивает он.

Да… Нет… Может быть… Каждый день для меня – неизвестность. Каждый день я просыпаюсь с ощущением густого тумана вокруг, и я недосчитываюсь частички себя и не знаю, куда она делась.

– Пока да, – честно отвечаю я.

Лахлан смотрит мне в глаза.

Возникает двухсекундная пауза, и она заставляет мой желудок болезненно сжаться. Кровь оглушительно ревет в моих венах. Лахлан открывает рот, но ничего не говорит. Похоже, он борется с собственными чувствами и проигрывает эту схватку. Наши взгляды встречаются, он крепко целует меня в губы.

Я мгновенно оживаю. Это то, что и должен делать хороший поцелуй. Он должен говорить с вами, как только ваши губы соприкоснулись.

Не нужно думать.

Не нужно реагировать.

Только чувствовать.

У нас с Лахланом всегда так и было. Это поцелуй шепчет мне:

– Помни меня. Я настоящий.

Я отвечаю тем единственным образом, которому Лахлан научил меня в прошлом. Его ладони обхватывают мое лицо. Давление его губ ослабевает, и тогда мои губы ищут его рот. Он тихонько стонет и еще крепче сжимает мое лицо. Это будит воспоминания о том, кем я была. В моей голове, словно в лучах прожектора, возникают картины. В каждой присутствует Лахлан. Мы с ним вдвоем в поле, запускаем фейерверки. Смотрим на звезды и без конца говорим, пока не восходит солнце. Я вижу себя: я улыбаюсь, я беззаботная и такая счастливая.

Я ощущаю короткий миг умиротворения. Язык Лахлана проникает между моих губ. По моему телу прокатывается дрожь, и я шире открываю рот. Мои пальцы скользят вверх по его рукам, касаются его шеи. И в тот момент, когда внутри меня начинает мерцать надежда, Мэри прочищает горло.

Лахлан отстраняется первым. Его зрачки расширены, губы распухли от нашего поцелуя. Я облизываю губы, пытаясь вернуть частичку этого поцелуя. На этот раз Мэри откашливается еще громче. Я поднимаю глаза.

– Мистер Холстед, – говорит она, – думаю, вам пора уходить.

Лахлан убирает руку с моего затылка.