Мне хочется знать, что же выходит из того, – что нерв возвратно действует, и сахар вырабатывается в печени, и теория уголовного права такая и такая то.
Я спрашиваю: что же, совершенствуется или нет человечество, бессмертна ли Душа, справедлива ли смертная казнь и. т. п. Мне говорят: vous etes hors la question, cela n’est pas du domaine de la science (вы выходите за пределы вопроса, это не принадлежит к области науки). Точно как на публичном заседании общества, на к[отор]ом разговаривают о том, когда дать обед, и неосторожный член неловко спрашивает о том, что сделало общество. «Вы вне вопроса, вы вне науки».
Прежде каждая наука не отстраняла от себя философских вопросов, связанных с нею; теперь История прямо говорит, что вопросы о назначении человечества, о законах его развития-вне науки. Физиология говорит, что она знает ход деятельности нервов, но вопросы о свободен или несвободе человека-вне ее области. Законоведение говорит, что оно знает историю происхождения таких и таких то постановлений, но что вопрос о том, в какой мере эти постановления отвечают нашему идеалу справедливости, находится вне ее области, и т. д. Еще хуже – медицина говорить: эта ваша болезнь вне науки. Так на чорта ли мне ваши науки? Я лучше буду в шахматы играть. Единственная законность их только в том и состоит, что они должны отвечать мне на мои вопросы. А вы все учитесь для того, что весело учиться; хотя знае[шь], что ничему не выучишься.
– Так как же быть? – спросил я.
– Да также. В этом никто не виноват. Это бессилие знания, – это запрещение человеку вкушения плода от древа познания добра и зла есть неизменное свойство человечества. Только так и говорить надо. Гордиться не надо. Чем мне гордиться, что я буду знать до малейшей подробности значения каждого иероглифа, а все таки не в силах буду понять значение иероглифической надписи.
– Они надеются понять ее, – сказал я.
– Надеются. Пора понять, что эта надежда живет 3000 исторических лет, и мы на один волос не подвинулись в знании [того,] что справедливость, что свобода, что за смысл человеческой жизни? А в шахматы играть приятное занятие; но гордиться незачем, и еще меньше – презирать тех людей, которые не умеют играть в шахматы.
|