Изменить размер шрифта - +
Я, стало быть, хочу пожелать, чтоб счастье еще лучше… производило способность к работе, чем несчастье. И я верю в это, да — я верю, что наш народ создаст литературу выше и чудесней, изумительней и разумней, чем прекрасная Шехерезада, потому что счастье сильнее горя и солнце светлее луны… Ведь от луны не растет трава!» Отзвуки этих слов легко угадываются в статье «Пушкин и Горький».

Статьи А. Платонова о Пушкине послужили поводом для полемики вокруг творчества писателя. В том же 1937 году А. Гурвич в статье «Андрей Платонов» («Красная новь», № 10) противопоставил эти статьи остальному творчеству писателя. В письме в редакцию «Литературной газеты» (№ 6, от 20 декабря) А. Платонов писал о своих статьях: «Вместо того чтобы увидеть мои новые усилия для изживания дефектов прошлой работы, А. Гурвич и в этом увидел зло, «противоречия» и т. д. Это противоречие улучшения, тов. Гурвич». В следующем номере газеты был напечатан ответ А. Гурвича («Ответ тов. Платонову», № 70, от 26 декабря). Критик ставит под сомнение возможность исправления для такого уже сложившегося писателя, как Платонов. Редакция газеты, на страницах которой происходил этот диалог писателя и критика, вынуждена была вмешаться. В реплике «От редакции» говорилось: «Критику следует радоваться тому, что писатель, которого он сам называет талантливым, стал думать иначе и правильнее, а не пытаться отрезать писателю путь к перестройке и злорадствовать по поводу возникающих у него при этом противоречий. Мы согласны, что в рассказах Андрея Платонова многое ложно и чуждо нашей действительности. Но мы надеемся, что статьи его «Пушкин — наш товарищ» и «Пушкин и Горький» знаменуют собой коренной поворот в его творчестве» (№ 70). А. Гурвичу отвечала и Е. Усиевич в статье «Разговор о герое» («Литературный критик», 1938, № 9—10).

«…Пушкин быстро почувствовал, что он переоценил Гоголя, — иначе как понять его слова: «с этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя».

А. Платонов цитирует воспоминания П. В. Анненкова. Приведем отрывок полностью; «Пример правильной оценки Гоголя дал Пушкин. Известно, что Гоголь взял у Пушкина мысль «Ревизора» и «Мертвых душ», но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему свое достояние. Однако ж, в кругу своих домашних, Пушкин говорил смеясь: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя». Глубокое слово! Пушкин понимал неписанные права общественного деятеля» (П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Л., «Academia», 1928, стр. 52). Аналогичный эпизод есть и в воспоминаниях Л. Н. Павлищева— племянника А. С. Пушкина. Л. Павлищев, ссылаясь на рассказ матери и Натальи Николаевны, так передает слова Пушкина о Гоголе, якобы сказанные им после прочтения автором первых глав «Мертвых душ»: «Хитрый, хитрый малоросс, — говорил он жене, — перебил мне поэму; впрочем, Бог с ним; хорошо сделал; ни за что бы мне не удалось так изобразить «Похождения Чичикова», как он» («Из семейной хроники», см. первую публикацию записок Л. Н. Павлищева в «Историческом вестнике», 1888, т. XXXI, февраль, стр. 296). Эти воспоминания противоречат неоднократным утверждениям Гоголя о том, что сюжет «Мертвых душ» был ему подарен Пушкиным. Так, в письме В. А. Жуковскому (апрель 1837 года) он писал: «Я должен продолжать мною начатый большой труд, который писать с меня взял слово Пушкин, которого мысль есть его создание и который обратился для меня с этих пор в священное завещание» (ПСС АН, т. XI, стр. 97). Еще более определенно сказано в «Авторской исповеди»: «…Пушкин заставил меня взглянуть на дело сурьезно.

Быстрый переход