– Ты чемпион, – сказал он. – Где твои очки для плавания?

Но Эмма снова ушла под воду и не слышала уже его.

Потом начались заплывы. Девять раз взад-вперед через бассейн с громким отсчетом кругов.

Генри должен был засыпать бассейн после того, как умер его отец. Устроить здесь теннисный корт или оранжерею для Тесс. Все, кроме этого. Он подозревал, что однажды его дочь утонет; он нутром чувствовал это. Угадывал по мышечной дрожи каждый раз, когда она ныряла в воду. Прыгала ласточкой, плюхалась животом. Опускаясь все ниже, почти до самого дна. В его снах она каждый раз барахтается в воде, тянется к нему и зовет «Папа!», а потом уходит вниз, погружаясь все глубже и глубже.

Но посторонний человек не может знать, что Генри на самом деле живет в переоборудованном амбаре за бассейном и что он уже больше года не спит со своей женой. Что касается супружеских отношений, то их не было уже полтора года. Секс становился все более неудовлетворительным и похожим на тяжкое испытание, чем на что-либо другое. Тесс прикладывала больше усилий для оживления их интимной жизни, чем он. Она покупала книги, чувственные массажные масла (в том числе одно, предположительно вызывавшее половое возбуждение, но вместо этого вызвавшее у него аллергическую реакцию), но в конце концов он просто не чувствовал, что может заинтересоваться этим. Генри внушил себе, что страсть подобает юным любовникам, поэтам и художникам. Он не относился к этим категориям и не собирался что-либо менять.

Да, посторонний человек не может этого знать. Он не имеет представления, что Генри сейчас представляет всю свою жизнь как жалкую неудачу. Правда, он глубоко и мучительно любит Эмму, но вместе с тем подводит ее.

Фапа-Мапа-Папа. Лекарство от ужаса.

Пошло оно все к черту.

Генри почувствовал подступающую головную боль. Она всегда начинается как слабая щекотка за глазом. Потом щекотка превращается в булавочные уколы, и Генри представляет свой череп как корпус камеры-обскуры. Маленькая иголка пропускает боль в его мозг и усиливает ее, проецирует на свод черепа, который вибрирует до тех пор, пока не начинают ныть челюсти и болеть зубы. Он всегда носит в кармане брюк аспирин, как другие люди могли бы носить мятные леденцы. В этом есть некоторое утешение. Он достал баночку, открыл крышку и вытряхнул на ладонь три таблетки, потом положил их в рот и начал жевать. Кислота обожгла порезы от зубов на внутренней поверхности щек. Вгрызлась в обнаженную плоть – в те раны, которые никогда не заживут.

У Генри не было даже обычных плавок. Он никогда не принимает ванну и довольствуется трехминутным душем. Намылиться, смыть и выйти. Тесс называет это фобией.

– Это инстинкт выживания, – возражает ей обычно Генри. – Мы не рождаемся с плавниками.

Иногда, хотя никто из них не говорит об этом, они смотрят на бассейн и вспоминают темные воды озера.

Тесс помнит о том, каким хорошим пловцом когда-то был Генри. Как он и Сьюзи плавали наперегонки к скалам на озере. Они устраивали поединки, кто дольше сможет задерживать дыхание под водой. Сьюзи обычно побеждала, но Тесс подозревала, что Генри просто играл в поддавки с ней.

– Раньше ты любил воду, – сказала Тесс и скорбно качает головой.

Генри втайне каждый раз гадал, хватит ли ему смелости спасти свою дочь, когда придет время. В кошмарах его ноги превращаются в бетонные блоки и у него нет рук. Когда он ныряет, чтобы спасти ее, то сразу же идет ко дну, пытаясь представить выражение лица Тесс, когда она найдет их рядом на бетонном полу бассейна. Во сне он сожалеет, что не может хоть на мгновение вернуться к жизни и произнести последние слова: Я же тебе говорил.

– Больше не залезай в бассейн, – сказал Генри Эмме. Та лишь закатила глаза.