|
Правда, затевала я их только тогда, когда Егорка не мог их услышать, даже случайно. Я не понимала, почему отец может так жестко относиться к сыну, чем он это заслужил? Но становилось только хуже — муж после ссоры мог неделями со мной словом не обмолвиться, ходил по квартире, не замечая нас с сыном или брезгливо цедил слова, когда ему что-то могло понадобиться. Не знаю, как долго это бы все продлилось, если бы не тот ужасный вечер, когда на мой телефон позвонили с незнакомого телефонного номера и спокойный мужской голос спросил, кем мне приходится Антон Синягин. И услышав, что я его дочь, просил приехать на место аварии, чтобы подтвердить личность, погибшего в автокатастрофе.
Все последующее время, начиная с опознания, похорон и поминок, я помню плохо. Видимо, разум постарался максимально пощадить мои нервы и очистить память от таких тяжелых воспоминаний. Помнились какие-то люди, постоянно подходившие к нам с мужем и Марго, чтобы выразить слова соболезнования. Маленький суетливый человечек с неожиданно сильным баритоном, который залез на нарытую кучу земли у могилы отца, чтобы произнести заранее заготовленную речь о том, каким замечательным человеком был усопший. А я смотрела на землю, и пыталась осознать, что вон там, на настиле, в помпезном гробу из кедрового дерева, лежит то, что осталось от моего родного, такого любимого, такого нужного и необходимого папки. Что вот тот серьезный и строгий человек, над которым до неузнаваемости потрудились профессиональные гримеры, и есть мой веселый, классный, обалденный, жизнерадостный отец, моя надежная опора от всех горестей и страхов жизни. И которого сейчас закроют крышкой и опустят в эту глубокую могилу, засыпав тяжелой, холодной, неуютной землей, придавив сверху венками и еще свежими, но уже умирающими кучами цветов, как неизменными атрибутами скорби по ушедшему из жизни человеку. Когда настала пора прощаться и близких попросили подойти, я долго вглядывалась в черты лица отца сухими глазами, пытаясь понять, почему в душе ничего не чувствую к этому телу, как будто там лежит не человек, а тряпичная кукла, только маскирующаяся под тело этого человека. Почему я не могу заплакать над гробом отца и поверить, что папы больше нет и я окончательно осиротела в эти мгновения. Со стороны мое поведение, наверное, казалось непонятным, но я ничего не могла поделать со своим состоянием. Будто я участвовала в каком-то фарсе, а не присутствовала на похоронах собственного отца. А может, все дело в тех успокоительных лекарствах, которыми меня так щедро напичкали по просьбе мужа, испугавшегося моей продолжительной истерики и повторяющихся обмороков, после того, как в развороченной машине, я увидела бездыханное и залитое кровью тело моего отца? И с тех самых пор, приставившего ко мне неизменную медсестру, время от времени подававшую очередную таблетку со стаканом воды. Да, наверное, все дело именно в них, а не в моей непонятной бездушности. Со смертью папы навалились проблемы, и если за бизнес я не беспокоилась, прекрасно зная, что папа не связывался с криминалом и в последнее время обходил сомнительные сделки стороной, то вот вызов в полицию заставил меня задуматься о том, кому же могла быть выгодна его смерть. Кто испортил тормоза в машине? И кто мог знать, что папа обязательно поедет вечером за рулем сам? Ведь если бы за рулем, как обычно в рабочие моменты был водитель-охранник, то у отца явно был шанс выжить. Даже следователь подтвердил, что случись все на другой дороге или не на повороте с так, некстати подвернувшимся отбойником, то все было бы не так трагично. Может, папу решили за что-то попугать, возможно он видел или узнал что-то, не предназначавшееся для посторонних глаз? От всех этих вопросов просто пухла голова, да еще и депрессия навалилась. Я начала понимать, какое огромное место в моей жизни было связано с любимым папочкой. И как мне его не хватало. Я действительно осиротела. Постоянно ловила себя на желании позвонить ему на телефон и спросить о том или этом, но ледяным душем приходило воспоминание о его смерти. |
