Он споткнулся, мальчишка вежливо поддержал его за локоть.

— Спасибо, спасибо, мой мальчик, — машинально пробормотал он.

В темноте снова раздался крик.

— Иду! Иду! — откликнулся мистер Томас. — Я не хочу быть придирой, — сказал он. — Я и сам был мальчонкой. Но все надо делать честь по чести. Пожалуйста, можете здесь играть по утрам в субботу. Я иногда даже рад приятной компании. Только чтоб все было честь по чести. Который-нибудь из вас приходит и спрашивает: «Можно?» Я отвечаю: «Можно». А другой раз скажу: «Нельзя» — это если я не в настроении. Вы войдете через парадное, а выйдете через черный ход. И нечего лазить через стену.

— Ой, ну вызволите же его, мистер Томас!

— В моей уборной с ним ничего не случится, — ответил мистер Томас. Он с трудом брел по саду, без конца спотыкаясь. — Ох, ревматизм у меня разыгрался! Как августовские праздники, так он разыгрывается. Мне нужно идти осторожней — тут камни вывалились. Дай-ка мне руку.

У дверей уборной он остановился.

— Ну, что там такое стряслось? — спросил он громко.

Ответа не последовало.

— Может, ему стало плохо, — сказал мальчишка.

— Этого еще не хватало в моей уборной. Эй, ты, вылезай! — крикнул мистер Томас и изо всех сил рванул дверь; она с легкостью поддалась, и он едва не упал. Чья-то рука сперва поддержала его, а потом с силой втолкнула в уборную. Он стукнулся головой о заднюю стенку и тяжело сел на пол. Сумка упала к его ногам. Та же рука просунулась внутрь и выхватила ключ. Дверь захлопнулась.

— Выпусти меня сейчас же! — закричал он, но услышал, как ключ повернулся в замке: его заперли. И сразу он сник, растерялся, почувствовал себя старым.

Чей-то голос негромко сказал через отдушину:

— Не волнуйтесь, мистер Томас, мы не сделаем вам ничего худого, если только вы будете сидеть тихо.

Подперев голову руками, он погрузился в размышления. На стоянке — всего один грузовик; водитель, вернее всего, не появится до утра. С улицы его никто не услышит. По тропинке между изгородями мало кто ходит, а если и пройдет, значит, торопится и на его крики не обратит внимания: подумает, что это какой-нибудь пьяный. Да и вообще, если звать на помощь, кто отважится в праздничный вечер, когда кругом ни души, лезть сюда, выяснять, в чем дело? Так мистер Томас сидел в уборной и размышлял с горькой трезвостью человека, умудренного жизнью.

Вслушиваясь в тишину, он вдруг уловил какие-то слабые звуки, доносившиеся, как ему показалось, со стороны дома. Он встал, посмотрел в отдушину. В щель ставня был виден свет — но не свет от лампы, а блуждающий огонек, словно бы от свечи. Потом ему послышался стук молотка, какое-то пощелкивание, царапанье. Он подумал — не взломщики ли это; может быть, тот мальчишка у них наводчиком? Но с чего это взломщики вдруг возьмутся плотничать? А между тем звуки эти все больше и больше наводили его на мысль, что в доме тайком делают какую-то плотницкую работу. На всякий случай он покричал, но никто не отозвался. Даже враги не услышали его.

Майк пошел домой спать, но вся стая осталась. Кто будет вожаком, теперь уже никого не интересовало. Вооружившись зубилами, отвертками, гвоздями — словом, всем, что было под рукой острого, они медленно двигались вдоль внутренних стен, выковыривая известку между кирпичами. Это была долгая, изматывающая, нудная работа, но наконец справились и с ней. Выпотрошенный дом держался на тонком слое известки между кирпичной кладкой и гидроизоляцией. Теперь оставалось самое опасное — действовать надо было на улице, на краю пустыря. Саммерсу велели стоять на стреме. Мистер Томас отчетливо расслышал повизгивание пилы. Но звук явно шел не из дома, и это несколько успокоило его. Страхи его улеглись — может, и те, другие шумы тоже ничего худого не означают.