Именно эта мысль отчетливо читалась сейчас на физиономии Кочанова.

– Так вы та самая Рогужанская… – произнес он и невольно скривился.

– Та самая, – кивнула я. – Так что с работой у меня туго.

– Еще бы, – хмыкнул он. – Мне, кстати, трех недель не хватило, чтоб вклад получить.

– Моей мамуле тоже.

– Серьезно?

– А то. Халява – верный путь к разочарованию, – мстительно добавила я.

– И как вам сейчас живется? Чувствуете себя героиней?

– Ага, особенно со шваброй в руках.

– А чего не уедете?

– Не могу. Следствие еще не закончено.

– Ах, ну да… – покивал он, глядя на меня со смешанным чувством печали и жалости. Не ясно, к чему эта жалость относилась. К невозможности мне голову оторвать или естественному сочувствию к убогим. И то и другое совсем не радовало.

Тут Кочанов тряхнул головой, словно освобождаясь от лишних мыслей, и спросил:

– Что можете сказать о хозяине?

– Да ничего, – пожала плечами я. – Довольно вредный старик. О покойниках плохо не говорят, но ничего хорошего мне о нем неизвестно.

Кочанов усмехнулся.

– Вредный? Что это значит?

– Любил говорить гадости и пакостил в меру сил, особых возможностей для этого не было, но он старался.

– Он вам не нравился?

– Я с ним практически не общалась. Доставалось в основном сиделкам, их и расспросите.

– А враги у него были?

– Это уж к родне… – усмехнулась я.

– Сиделки часто менялись?

– Я знаю трех, последнее время Светлану Петровну видела чаще других. Но я бываю здесь от случая к случаю.

– А у Светланы Петровны какие были с ним отношения?

– Она сиделка и, насколько мне известно, свою работу выполняла хорошо. А об отношениях надо ее спрашивать.

– Спросим, – вздохнул Кочанов. – Работу выполняла хорошо, но старика одного оставила…

Я решила, что мои комментарии не требуются, и промолчала, а Кочанов вновь задал вопрос:

– Старик ведь человек состоятельный?

– Откуда мне знать? – удивилась я.

– Как же… вы в доме убираете, многое видите…

– Я в шкафы не заглядываю, а так особых богатств незаметно. Часы из бронзы, посуда и мебель старая… Может, все это денег стоит, но я в этом не разбираюсь.

– Родня говорит, вскрыт сейф, в котором были деньги, похищены золотые украшения покойной супруги и картины.

При этих словах сердце у меня заныло.

– Картины? – машинально переспросила я.

– В гостиной из рам вырезали три холста.

Картины в гостиной я отлично помнила. Не раз, протирая рамы, смогла их как следует рассмотреть. Два сельских пейзажа и один морской. Подписи на всех трех неразборчивые. Картины особенного впечатления не произвели, о чем я Кочанову и сообщила, добавив, что в живописи тоже не сильна.

– Одна из похищенных картин стоит целого состояния, – продолжил он, сердце вновь заныло, а Кочанов перешел на шепот: – В доме, оказывается, был портрет работы Пикассо.

– Это тот, что на втором этаже висит? – спросила я.

– Висел, – поправил Кочанов. – Вы знали, кто автор портрета?

– Олег как-то сказал, но я, если честно, не поверила. Думала, прикалывается.

– Почему?

– Да он вообще приврать любит, ну а потом… Откуда у нас мог Пикассо взяться?

– Да уж… – согласился Кочанов.