|
Не пришлось бы изобретать машину, свистящую по‑дельфиньи. Генри был так обескуражен, чувствовал себя таким угнетенным. „Я украл свою славу, я не решил никакой проблемы, абсолютно ничего. Два говорящих дельфина – это еще не целый говорящий вид. Адамс, вы должны понять, что потребуется еще много времени, исследование еще только начинается, впереди еще уйма работы. Я не могу ничего поделать. Мы на полпути. Через два года, да, может быть, через два года мы овладеем языком дельфинов и тогда сможем обучить английскому весь вид“. И все это время мы работали как сумасшедшие, все: Боб, Питер, Сюзи, Симон. Я была так рада, когда Генри заменил Лизбет Симоном, я боялась, что он подыщет другую девушку и влюбится потом в нее. „Одна из многих“. Это было как раз во время истории с альбомом. Я готова была убить Мэгги. Она как с луны свалилась. „Но послушайте, Арлетт, как можете вы думать, что это мне пришло в голову?.. Но посмотрите, это же зрелище, способное вызвать отвращение даже у сатира, эта коллекция красоток, бросающихся на Генри, как разгоряченные суки, чтобы его обнюхать!“ Какое сравнение! Бедная Мэгги, мне не следовало смеяться. Какая дикая несправедливость, что природа создала ее такой… Гадко, что мы смеемся над ней, но ее нельзя все время жалеть, она бесконечно повторяется. «Видите ли, Арлетт, с Бобом вся беда в том, что я не хочу иметь детей“. Глаза серьезные, вдумчивые, уставлены на вас, торс напряженно выдвинут вперед, женщина, приносящая себя в жертву долгу, науке, problematische[38], и сверх всего плохая актриса, голос, жест, взгляд – все утрировано. «Когда она начинает бредить, – говорит Генри, – я сразу же замечаю: это так не артистично». И может быть, больше всего следует жалеть Боба, он все время старается ее избегать, он избегает даже ее глаз, он никогда не садится рядом с ней за столом. «Я даже не смею у нее спросить, который час, я боюсь, что она может подумать». Он странный, я должна при знать, что он странный, я никогда не понимала, как мог Генри так быстро простить ему то, что он стал работать на этого жуткого Си, но Генри выше всего этого, он парит в небесах, он прощает почти все; может быть, он считается с тем, что Боб, с тех пор как нет Майкла, стал работать как одержимый, он добровольно берется за любое дело, он проводит целые дни с Фа и Би, они его обожают, он почти вытеснил нас из их сердец. Это мне не нравится. Я хотела бы знать, не выполняет ли Боб какой‑нибудь приказ, я должна предостеречь Генри, у меня никакого доверия к этому змеенышу, такой жеманный, такой изнеженный, такой нарцисс! Я ненавижу, как он позирует, когда садится, Может быть, это просто, как говорит Гринсон, «один из американских мужчин холодного поколения», из тех типов, которые предпочитают марихуану или ЛСД[39] сексу, довольствуясь в этой области «быстрыми и легкими результатами» (говорит Гринсон). Я нахожу этот эвфемизм удивительным».
Она раздраженно схватила будильник, несколько секунд смотрела на его светящийся циферблат. «Когда не спишь, минуты тянутся, а в остальное время они пролетают так быстро, неделя за неделей. Уже два года, как мы с Генри вместе. Странно, что образ счастья для меня – это проливной дождь, захлестывающий переднее стекло машины; лампочка, которую зажигают., чтобы взглянуть на карту, бросала свет на мои ноги; я боялась, что он увидит, как они дрожат; я чувствовала, как мое тело тает под его взглядом. Циклон по имени „Ханна“. Невероятно, что ураган убил сто пятьдесят человек, а мне он принес жизнь, настоящую жизнь. Мне кажется, что до того пят–шесть лет я задыхалась в одиночестве, неразберихе, один год просто ничего не делала, и ко всему еще та нелепая и духовно унизительная связь… Мне казалось, что я застряла в какой‑то клейкой массе, а лотом внезапно, когда я защитила свою докторскую, появилась уверенность в себе, сила, гордость. |
