Гавриил Державин. Развалины
Вот здесь, на острове Киприды, Великолепный храм стоял: Столпы, подзоры, пирамиды[1] И купол золотом сиял. Вот здесь, дубами осененна, Резная дверь в него была, Зеленым свесом покровенна, Вовнутрь святилища вела. Вот здесь хранилися кумиры, Дымились жертвой алтари, Сбирались на молитву миры И били ей челом цари[2] . Вот тут была уединенной Поутру каждый день с зарей, Писала, как владеть вселенной, И как сердца пленять людей. Тут поставлялася трапеза, Круг юных дев и сонм жрецов; Богатство разливалось Креза, Сребро и злато средь столов; Тут арфы звучные гремели И повторял их хор певцов; Особо тут Сирены пели И гласов сладостью, стихов, Сердца и ум обворожали; Тут нектар из сосудов бил, Курильницы благоухали, Зной летний провевал зефир; А тут крылатые служили Полки прекрасных метких слуг[3] И от богининой носили Руки амброзию вокруг. Она, тут сидя, обращалась И всех к себе влекла сердца; Восставши, тихо поклонялась, Блистая щедростью лица. Здесь, в полдень, уходила в гроты[4], Покоилась прохлад в тени; А тут Амуры и Эроты Уединялись с ней одни. Тут был эдем ея прелестный[5] Наполнен меж купин цветов; Здесь тек под синий свод небесный В купальню скрытый шум ручьев; Здесь был театр, а тут качели, Тут азиатских домик нег; Тут на Парнассе Музы пели; Тут звери жили для утех; Здесь в разны игры забавлялась, А тут прекрасных Нимф с полком Под вечер красный собиралась В прогулку с легким посошком; Ходила по лугам, долинам, По мягкой мураве, близ вод, По желтым среди роз тропинам[6]; А тут, затея хоровод, Велела Нимфам, Купидонам Играть, плясать между собой По слышимым приятным тонам Вдали музыки роговой[7]. Они, кружась, резвясь, летали, Шумели, говорили вздор; В зерцале вод себя казали, Всем тешили богинин взор; А тут, оставя хороводы, Верхом скакали на коньках[8] Иль, в лодках рассекая воды, В жемчужных плавали струях. Киприда тут средь мирт сидела, Смеялась, глядя на детей; На восклицающих смотрела Поднявщих крылья лебедей[9], Иль на станицу сребробоких Ей милых, сизых голубков, Или на пестрых, краснооких Ходящих рыб среди прудов, Иль на собачек, ей любимых, Хвосты несущих вверх кольцом, Друг другом с лаяньем гонимых, Мелькающих между леском. А здесь, исполнясь важна вида, На памятник своих побед Она смотрела — на Алкида[10], Как гидру палицей он бьет; Как прочие ея герои, По манию ея очес, В ужасные вступали бои И тьмы поделали чудес: Приступом грады тверды брали, Сжигали флоты средь морей, Престолы, царства покоряли И в плен водили к ней царей. Здесь в внутренни она чертоги По лестнице отлогой шла[11], Куда гостить ходили боги И где она всегда стрегла Тот пояс, в небе ей истканный, На коем меж Харит с ней жил Тот хитрый Гений, изваянный, Который счастье ей дарил, Во всех ея делах успехи, Трофеи мира и войны, Здоровье, радости и смехи И легкие, приятны сны. В сем тереме, Олимпу равном, Из яшм прозрачных, перлов гнезд[12], Художеством различным славном, Горели ночью тучи звезд, Красу богини умножали И так средь сих блаженных мест Ее, как солнце, представляли....
Но здесь ея уж ныне нет: Померк красот волшебных свет; Все тмой покрылось, запустело; Все в прах упало, помертвело. От ужаса вся стынет кровь, Лишь плачет сирая Любовь.
1797
КОММЕНТАРИЙ Я. ГРОТА Ломоносов, Державин, Жуковский и особенно Пушкин воспевали Царское Село. В 10-й оде своей Ломоносов, по поводу оказанной ему там милости, говорит между прочим от имени речки Славянки:
«Как если зданием прекрасным Умножить должно звезд число, Созвездием являться ясным Достойно Сарское Село».
Державин посвятил ему два стихотворения. Первое (Прогулка в Сарском Селе, см. Том I, стр. 423) представляет это место в эпоху славы его, второе — при императоре Павле, когда опустевшее и забытое Царское Село стало приходить в упадок. В четырехлетнее свое царствование Павел I прожил здесь только две недели, летом 1800 года, и в это время ежедневно производил смотр гвардии на большом дворцовом дворе, который прежде устлан был прекрасным дерном, а теперь был усыпан густым слоем песку и превращен в плац-парад. Впрочем император Павел, отчислив от Царского Села к Павловску некоторые большие села, не уменьшил суммы в 30,000 руб., которая при Екатерине II ежегодно отпускалась на царскосельские сады и здания (Реймерса St. Petersburg и проч., ч. II, стр. 384). Поэт изображает Царское Село аллегорически в виде острова Киприды, разумея под этим именем Екатерину II. Таким образом он еще и по смерти ея возвращается к идеалу, возбудившему его вдохновение в лучшую пору жизни. «Державин», заметил один критик, «в прелестном стихотворении своем Развалины воспел не Царское Село, не Китайские домики, не качели, а Екатерину, воспоминанием о которой одушевлен каждый камень в сем жилище мудрости и величия» (Разбор Садов Делиля в переводе Воейкова, Cын Отеч. 1817 г., ч. 35, № III, стр. 117).
Эти стихи были в первый раз напечатаны отдельно в Саксонии графом Алексеем Григорьевичем Орловым, который был выслан из России императором Павлом (Об. Д); потом в изданиях: Анакреонтических песней 1804 г., стр. 30, и 1808 г., ч. III, XI. |
