— Вон лесок. Обойдём его и вернёмся. Это немного, километров пятнадцать.

Ольга была с подругой, а мы с Георгием. Он показал мне на стайку ребят и на лыжника в белой вязаной шапочке. Тот стоял впереди и, подавая знак ребятам, крикнул:

— Ну, пошли. Не отставать!

Ольга мне сказала:

— Мы тоже пойдём с ними, а вы — можете не торопиться. Идите в своё удовольствие.

Георгий ничего не сказал, а ловко развернулся и покатил по своей дорожке в сторону от леса. Скоро я остался один и был доволен, что могу идти «в своё удовольствие». Ребята с первых же минут ушли вперед и пунктирной цепочкой поспешали за своим вожаком. А вожак набирал скорость и заметно от них отрывался. Широко и размашисто скользил он на своих пластиковых лыжах. Белая шапочка, точно футбольный мяч, летела на фоне тёмных елей. Я вспомнил, как говорил мне Георгий о шестидесятилетнем лыжнике. Потом я узнал, что это действительно был он, профессор Иван Кузьмич Трофимов, заведовавший кафедрой в университете. Недавно он оформил пенсию, но, как и раньше, много читал лекций, продолжал руководить кафедрой. И на общественных началах тренировал лыжный студенческий отряд.

Я никуда не торопился, шёл медленно и любовался человеком, который, казалось, победил возраст и демонстрировал ребятам свою удалую силу. Мне было радостно сознавать, что профессор находится примерно в моём возрасте и не только не сдаётся, но и продолжает лидировать на лыжне. Это был момент, когда я словно бы очнулся и, как прежде, ощутил в себе жажду жизни и бодрость духа.

Вечером отдыхающие гуляли. Ольга Леопольдовна заходила за мной, но я сказал:

— У меня есть дело. Я поработаю.

Однако передумал и пошёл за ней, а она, как я потом убедился, всегда находилась в центре какого-нибудь кружка, и голос её забивал все другие голоса. И на этот раз она о чём-то рассказывала, и я приблизился к ним, но затем стал отставать и следовал за ними на некотором расстоянии. Так же особняком шла и её подруга Регина, эффектно одетая дама, живая и подвижная, но здесь ни к кому не проявлявшая интереса. В дорогой норковой шубке, в кокетливой меховой шапочке она вначале, как бабочка, перелетала от одного кружка к другому, но нигде не задерживалась и в задумчивости шла одна, а то подходила ко мне. Я тоже никого не знал из университетских и потому держался в сторонке. Олина подруга, подойдя ко мне, коротко и остроумно комментировала разговоры учёных. Чаще всего доставалось её подруге:

— Ольга меня умиляет: болота, болота! Она всех перепачкала в своих болотах. Надо же себе выбрать такую профессию: на всю жизнь залезть в болота! Ну, ладно — залезла в них и сиди, как лягушка. Изредка квакнула — и опять сиди. Так нет же, она о них трезвонит на всех углах.

Я пытался возражать:

— Ольга Леопольдовна показывала нам слайды и фильм о болотах, нам было очень интересно. В болотах кипит богатая жизнь: там птицы, бабочки, квакают лягушки, плавают и ползают миллионы тварей.

— Вот именно! Квакают лягушки, ползают твари. Тьфу, гадость!..

— Для кого-то гадость, а она находит там много красоты и романтики. Всё интересное она ловит в объектив фотоаппарата, кинокамеры — у неё большая коллекция слайдов и фильмов. Она умеет видеть то, что не замечают другие. Крупным планом представит вам глаза тритончика, усики водяного жука. Нет, её болота — это не те трясины, о которых вы говорите. Её болота одухотворены, они играют важную роль в природном круговороте.

— Вы, я вижу, заразились этой химерой. Что до меня, то я и слышать не хочу её поэтические фантазии. И этих… университетских говорунов я не люблю. Они всё время будто стоят на кафедре и читают лекции. Словоговорение — их профессия. Я служитель искусства, много лет работала ассистентом режиссёра.