Пули цокали по броне. Черная фара на башне в минуту превратилась в дуршлаг. У пулеметчика кончились патроны, он несколько раз попросил меня достать из люка новую коробку, но я не сразу понял его. БМП встала. Где-то совсем рядом с нами бил ДШК.
– Почему стоишь?! – орал в ларинги ротный механику-водителю. На броне корчились солдаты. БМП стояла. – Вперед! Вперед! Почему стоишь?!
Он не видел, что почти все солдаты спрыгнули на землю и встали за горячим боком машины. Они не хотели, чтобы их расстреливали. Они были молоды и хотели жить.
Все должно было кончиться быстро, в одно мгновение.
Но не кончалось, не кончалось!
Рядом горел бензин, полыхал кузов подбитой «летучки». Под бетонной аркой стоял опустевший бэтээр с пробитыми шинами, с распахнутыми люками, похожими на рыбьи плавники.
Был солнечный воскресный день семнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Это был день рождения моей мамы.
Я сопровождал порванных, продырявленных, обалдевших от крови ребят из ада в чистилище. Солдат, которому я дал свою кровь на операционном столе, все же умер, не приходя в сознание. Я грохнулся на пол, и меня откачивали нашатырем.
Тот солдат не мог выжить. Ему пробило череп. Когда его внесли в приемную, он был весь в бурой крови – куртка, брюки, даже носилки. Нет ничего страшнее, чем носилки, насквозь пропитанные кровью.
И моя еще теплая кровь умерла вместе с тем солдатом. Значит, и я немножко умер… Не знаю, как его звали, откуда он был родом.
Я сидел на лавочке у приемного отделения, а носилки все таскали и таскали. Солдат-фельдшер у входа громко объявлял:
– Осколочное ранение в полость живота! Тяжелый!
Казалось, что сказочный придворный объявляет о прибытии на бал очередного гостя:
– Король Датский!
– Пулевое ранение в шею!
– Принц Голландский!
– Осколочное ранение грудной клетки!
Меня догнала красивая санитарка. От нее пахло спиртом.
– Минуточку!.. Вот вам справка о донорстве. Вам льготы полагаются.
Как вы сказали?.. Полагаются льготы? Милая вы моя! Жизнь – вот самая ценная, самая главная льгота.
Вы представляете, сколько в тот день пацанов полегло? Просто так полегло, ни за что. Просто так…
Так неделю и искали, кто этот солдат, да из какого подразделения, и где родственники живут. На неделю больше, значит, прожил он для своих родителей.
Да не только солдат контингента коснулась эта война. Ее пережили их родители, жены, невесты. Конечно, каждый по-своему. Борис Степанович Шишлаков, отец солдата, писал как-то замполиту части, где служил сын: «У него осталась девушка. Еще в октябре она перестала писать ему. В ноябре я встретил ее с другим парнем, но не хочу, чтобы сын знал об этом. Сын в каждом письме спрашивает: «Пап, как там Лена? Почему она ничего не пишет?» Мать Павлика разговаривала об этом с Леной, на что та ответила: «Мы, тетя Галя, сами с ним разберемся».
Уволившись в запас и вернувшись в Союз, Павел Шишлаков написал своему замполиту:
«Вроде недавно уехал, а честное слово– соскучились руки по автомату, а ноги– по горам. Так что я по городу спокойно не хожу, а рву, как на стометровке. Всего две недели дома, но уже чувствуется, что нет рядом боевых друзей и командиров. Забыть не могу… Стоим как-то с земляком на демонстрации, с Виталиком Паутовым – вы его должны помнить, вот рядом какой-то институт проходит, одни девчата. И как заорут: «Привет десантникам!» И вся толпа: «Ура!!!» Приятно, черт побери! У Виталика на кителе орден Красной Звезды. Все заглядываются. Подруга любимая меня не дождалась, замуж вышла и вот уже ходит на восьмом месяце. С мужем не живет, разводиться собирается. |