Мы нисколько не отрицаем, что в старейшей, то есть Сильвестровой, редакции Повести временных лет уже было известие о варягах; при других обстоятельствах это известие, пожалуй, и не получило бы такого видного значения; а при тех условиях, при которых составился свод конца XII в., оно выдвинулось еще более и получило вид исторического факта. Таково наше предположение.

Есть и другие поводы думать, что легенда о варягах настоящий свой вид получила в своде не ранее конца XII в. Во-первых, как мы уже указывали в первой статье, ни один из других литературных памятников, нам известных и, несомненно, принадлежащих эпохе дотатарской, не упоминает о призвании варягов и не знает норманна Рюрика как родоначальника русских князей. Следовательно, эта легенда в те времена еще не была общественной или общепринятой. Во-вторых, дошедшие до нас летописные сборники представляют значительное разногласие по вопросу о варягах-руси. Разногласие это еще более увеличится, если сличим их с показаниями польских и западнорусских историков, которые пользовались русскими летописями; так как после упадка Киева летописное дело, кроме Северной России, некоторое время процветало и в Западной, особенно на Волыни. Мы уже указывали на Длугоша и Стрыйковского, которые сообщают известия, взятые из русских летописей. Они не знают руси, пришедшей откуда-нибудь из-за моря: русь представляется им народом туземным, с незапамятных времен обитавшим в Южной России. Они хотя упоминают об Аскольде и Дире, но как о туземных киевских князьях, потомках Кия. В то время как Аскольд и Дир, говорят они, владели южно-русскими племенами, севернорусские племена (по Длутошу, переселившиеся с юга, потому, что тяготились господством южных князей) приняли к себе на княжение трех варягов. Стрыйковский уже знает басню о Гостомысле; о призвании же в