Грязной посуды было немного. В минуты отдыха Чувак выходил из душной кухоньки через служебный выход во двор — подышать свежим воздухом. Когда пришло время обеда, повар, единственный из персонала одетый в белую куртку и белые же брюки, окликнул Чувака и указал ему на большое блюдо, стоявшее на краю разделочного стола. На блюде в окружении томатов и жареной картошки лежало два больших куска мяса. Напитков повар не предложил, но можно было сколько угодно подходить к кулеру с водой, который стоял у входа на кухню. Чувак объелся настолько, что его потянуло в сон, и он поспешил выйти на воздух, чтобы освежиться.

«При такой кормежке ужин становится ненужной роскошью, впрочем, как и завтрак, — подумал он. — Если еще и Чампу обломится такая же порция, то нам придется тратиться только на пиво. Надеюсь, чаевые покроют этот расход, чтобы мы могли откладывать по двадцатке ежедневно».

К восьми часам вечера, когда поток посетителей, а вместе с ним и наплыв грязной посуды спал, к Чуваку подошел официант, которого, как оказалось, звали Селимом.

— Мустафа сказал чистить стекла черный машина быстро, — с трудом выдал он фразу на ломаном английском.

«Вот и первые чаевые!» — обрадовался Чувак.

Он поискал в шкафчике со всякой всячиной жидкость для чистки стекол, не нашел таковой и решил взять жидкость для полированных поверхностей.

«Это ведь почти одно и то же», — рассудил он.

Вытянув из стопки чистых салфеток парочку, Чувак поспешил на улицу. Вначале он хотел пройти через зал, ведь так было короче, но передумал и пошел кружным путем через двор.

У дверей ресторана стояла всего одна машина — огромный черный внедорожник с затемненными стеклами, так что ошибиться было невозможно. Насвистывая «О! say can you see by the dawn’s early light…», Чувак начал протирать изрядно запылившиеся окна.

Протер переднее стекло, затем перешел на левую сторону, быстро расправился с задним, на котором было меньше всего пыли, затем протер фары и напоследок занялся стеклами справа. Он уже наводил последний глянец, когда услышал за спиной знакомую фразу:

— Элиф аир аб тизак!

— Хинзир! — вдруг вспомнил и машинально ответил Чувак, оборачиваясь.

Перед ним стоял тот самый бородач в белой галабии, слегка подмоченный недавно Чампом.

— Хадидж! — взревел бородач, выхватывая из-за пазухи револьвер «питон».

Чувак понял, что ему пришел конец. На этой дистанции трудно промахнуться. Спасая свою жизнь, Чувак выстрелил первым — нажал на головку распылителя и направил в налившиеся кровью глаза бородача струю самого эффективного средства для чистки полированных поверхностей. Тот взревел страшнее прежнего и, выронив оружие, схватился за глаза.

Выигрыш во времени следовало использовать с максимальной эффективностью. Чувак сорвался с места и в считаные минуты добежал до своего трейлера, удивляясь, почему за ним никто не гонится. К счастью, на этот раз он был без любимого плаща, благодаря этому ему и удалось развить максимальную скорость.

Чувак не знал, что сеть ресторанов, в которой он имел счастье мыть посуду, принадлежала не кому-нибудь, а самому Усаме, правой рукой которого был Мустафа. Вначале все помогали Усаме промыть глаза холодной водой, да так услужливо, что чуть не выдавили оба глаза. Придя в себя, Усама узнал, что Чувак ухитрился устроиться в «Талибанинганс» мойщиком посуды, и впал в истерику.

— Чем ты думал, когда нанимал его, сын шакала? — вопил Усама, усердно нахлестывая Мустафу по толстым щекам. — А вдруг он агент ФБР? Неверные провели тебя, как мальчишку!

Мустафа молчал и считал удары.