И вот глубокой ночью его зовут в детское отделение. Так полагается — сначала вызывают третьего дежурного, невропатолога (я в этом качестве частенько дежурил), тот кличет второго хирурга, а уж если оба не справляются — то первого. Так заведено.

А здесь невропатолог был занят у другого тяжелого больного, и опытные сестры сразу вызвали нашего шустрого доктора! Он по бодрому духу и рвению даже прикорнуть не успел, не ложился, и сразу побежал. А тут — ЧП. Да настоящее: у ребенка остановка дыхания и сердечной деятельности. Клиническая смерть. Дело почти безнадежное. Ребенок с гидроцефалией (водянка мозга), только-только готовили к операции. И не дождался.

Но молодой хирург не сдался, а решил побороться. Ввел ребенка в рауш-наркоз, раскрыл грудную клетку и прямым массажем «запустил» сердце. Потом подсоединил дыхательный аппарат. Малыш ожил и вполне оклемался. Он потом вполне благополучно дождался операции и выписался из клиники с улучшением. Так что все действия врача были обоснованы и дали отличный результат. Молодец, да и только!

Но! Но, но, но — он не поставил в известность старшего дежурного, даже не разбудил его. Этой вольности Дора Яковлевна не перенесла и на утренней общей пятиминутке «вломила» младшему напрямик по первое число. А потом его вызвал директор Б.Г., отругал за лихость и вдруг поставил под сомнение возможность поступления доктора в аспирантуру — предмет его честолюбивых планов. Возражений и оправданий не слушал, покрутил в огромной хирургической ручище граненые остро заточенные карандаши (такая у него была привычка), послушал их цоканье и сказал: «Идите, я вас не задерживаю», — таким тоном, что было ясно между строк: «Пошел вон!»

Это было несправедливо. И находившаяся поблизости от дирекции Дора Яковлевна, как конь при звуках боевой трубы, раздула ноздри и рванулась поверх криков секретарши в директорский кабинет. Как она там защищала провинившегося — неизвестно, вышла вся багровая, пылающая и гордо удалилась. Но инициативного и смелого доктора взяли-таки в аспирантуру, и он стал тем, кем стал — известным медицинским деятелем и даже лауреатом разных почетных премий. Оправдал надежды. И это было справедливо.

С годами у Доры Яковлевны стало падать зрение, она реже оперировала, однако старалась обучать молодых всем тонкостям сложной профессии, учила тщательности и аккуратности. Запомнилась ее знаменитая фраза: «Маратик, соси, соси тщательно, черт побери, вдумчиво соси, обходи опасные места», — это она так обучала манипулировать вакуум-отсосом. Можно представить веселье молодых тридцатилетних жеребцов, получавших такие инструкции.

Ей пришлось оставить хирургию — зрение ухудшалось катастрофически. Что-то с сосудами сетчатки и глазного дна. Она ушла из института, но не могла праздно проводить время. Устроилась туристическим гидом — возила по Москве экскурсии. Ей нравились парковые зоны — Кусково, Архангельское, Останкино. Говорили, что ее экскурсии были увлекательны.

Однако слепота неумолимо надвигалась. Она оперировалась в федоровском институте, но без успеха. Очень расстраивалась от бездушия и механического подхода тамошних врачей. «Часы, и то починяют с большим вниманием и состраданием», — жаловалась она подругам. Подруги были тоже старые, фронтовые, понимали, что тяжелая молодость, контузии (она дважды лежала в госпиталях еще в военное время), напряженное всматривание в глубину операционной раны постепенно доконали ее глаза.

Дора Яковлевна с этим смириться не могла.