|
А для нас — это пятеро наших! Бесценных людей. Я тебе сейчас могу про каждого рассказать! — Юринов от волнения даже встал. — Серега Долженко попробовал вступить в переговоры. Хотел шугануть, мол, мы вас не тронем, а вы сюда не суйтесь. Думаешь, с ним стали разговаривать?! Сразу из трех автоматов! И всё. А ведь Серега не только альпинист был и лучший наш пулеметчик. Как он на гитаре играл! И пел изумительно! Сколько песен знал… И каких! Заменит его десяток неубитых джигитов? Или сотня? Тысяча? Даже, если не на нас смотреть, а на весь Таджикистан?
— Да я не об этом… — А я об этом. Ты знаешь, чем мы заплатили за эту войну? Наши потери тебе известны? — Знаю. Два человека. — Ты думаешь, это мало? Не отвечай, — остановил Юринов. — По всем военным понятиям и раскладам — мизер. Только у нас другие понятия. И расклады другие. Операция провалена. Мы потеряли Антона, Гюль и Коно. Три жизни. Прекрасного геолога, гениальную шахматистку и отличного пса. Антон хоть успел жизнь увидеть… А Гюль было только шестнадцать. Больше всего на свете любила шахматы. Сама, без учителей и книжек, доросла до уровня хорошего камээса. Мечтала с гроссмейстером сыграть. Вот он, гроссмейстер, сам пришел. А Гюль нет… Да насрать мне, сколько джигитов убито! Понимаешь, насрать! Всех бы их собственными руками!.. — Если она была такая уникальная, то почему ее в тылу не держали? — Потому что у нас все уникальные. Для нас. Мы с Олегом и так смухлевали, спрятали Саньку. Помогло? Коно погиб, сама чудом жива… — А вот это? — Андрей ткнул пальцем в сторону брезентового мешка, пристегнутого к стоящему рядом рюкзаку. — Сколько этой девчонке? Пятнадцать? — Четырнадцать. — Четырнадцать! И она без всяких эмоций отрезает человеку голову! — Не человеку. Трупу. Ты думаешь, это месть? Ничего подобного, чистая целесообразность. Предъявить дехканам мертвого баши — правильная идея. Но не тащить же всё тело. — Я не знаю, смогу ли я отрезать трупу голову. Скорее всего, смогу. Но после этого идти, стреляя глазками, и перебрасываться шутками с мальчиками, небрежно помахивая мешком с отрезанной башкой, уже точно не получится. — Тебе и не положено. Возраст не тот. И ты давно уже не девочка… — Витя, не передергивай. Прекрасно же понимаешь, о чем я! — Понимаю. Но и ты, Андрей, пойми, они не звери! Они другие. Совсем другие. Вот и все. Отрезать головы трупу? В чем проблема для человека, который десятки раз потрошил барана? Кровь всего лишь жидкость, текущая по сосудам. Тебя же не тошнит при виде раздавленной мухи? Для них нет разницы между джигитом Бодхани и одичавшей собакой. — И убивают человека так же легко, как собаку или барана? — Легче. Когда режут баранов, девчонки, бывает, плачут. Редко, но бывает. — То есть, с шуточками перехватила пару глоток ножом, а потом искренне порыдала над трупом невинно убиенного барана? — Где-то так. Граница проходит не по линии зверь-человек, а по линии свой-чужой. За своих они готовы на всё. Внучка собиралась в одиночку держать Восточный Казнок. Думаешь, не понимала, что без шансов? Отлично понимала, но хотела выиграть лишний час. А потом рванула в Зиндон. С той же целью. Разве что шансов было намного больше. — В смысле — намного больше? Одна против восьмерых? — Ей трижды не повезло. Заметили на снежном склоне. Заклинил автомат. А в трофейном не оказалось патронов. Даже после этого шансы были… Не очень много, но… Ты считаешь, что люди, ввосьмером охотящиеся на четырнадцатилетнюю девочку, достойны пощады? Коно решил иначе. |
