Соли не было сначала, а потом стали какие-то военные ездить, с солью товарные вагоны. Куда ездили — не знаю. У нас бураки делали, их меняли. Идешь на станцию — через одно плечо вязка бураков, через другое — сумка и кружка. Иной раз дождешь поезд, а иной раз и нет. Подаешь этот туесок (так они бураки называли), сумку отдашь, а они за туесок отмеряют соль кружкой. Они, наверное, не мерили — они полную сумку накладут, и идешь домой. Это я сама ходила и запомнила хорошо. А потом стало все появляться.

Солдаты у нас в гражданскую войну стояли в дому — как раз перед Пасхой. Паек принесут — нам отдадут. Помню, плясали еще с солдатом в сенях. Окопы они копали, аэродром у нас строили. У нас тогда было девять человек семья. Пять коров дойных держали, быка-производителя, лошадь на смену кормили (две лошади работали и одна на смену). Война-то вспыхнула в Ильин день. Остались мы со старой лошадью. Быка забрали. Отец больно жалел сивку. Пять лет кормили, пять лет овес из-под губы не выходил.

В 1918 году летом корову назначили (забрали), а зимой назначили свинью и бычка. Сколько отдали скота! Но не бедно жили. Не сдавали бы землю, по себе бы жили. В эту войну и голодовали, потому что не своя полоска. Где и тюкнешь хлеба на чужом поле, и то не давал председатель.

В общем, держали мы коров по земле, лошадь, овечек после войны-то. Свой навоз был, был и урожай. Потом бедняки (у них навозной-то земли нет, бедняки-то — лодыри да пьяницы были, скот не держали, ничего у них не росло), как Советская власть стала, давай землю делить. По жеребьям выгодно ли? Я раз на поле говорю одному: «Федор, выпряги мерина, он еле ходит. Пусть травки хоть пощиплет». А он мне: «А сдохнет так отдохнет». Не понимает, что лошадь не кнутом, а овсом везет. Вот я бедняков-то и не ценю.

«Жилось не в тягость»

Мальцев Иван Андреевич, 1908 год, дер. Мальцы, крестьянин

Отец ушел на войну в 1914 году, а пришел в 1921 году. Мужиков не было, они ушли на гражданскую войну, а я с двенадцати лет пахал, сеял, убирал. И дома все надо было делать. Раньше земельные наделы делили раз в десять лет, землю давали на душу (на мужиков только, женщинам земли не было). Где было много мужчин в доме и детей-мальчиков — в тех хозяйствах было много земли. А где земля — тут и богатство, и жизнь зажиточнее, только не ленись. Поэтому и стремились девок побыстрее сбыть с рук, отдать замуж. У нашего деда было три сына, поэтому земли было достаточно. Полосы были широкие, хорошие, и землю хранили, ухаживали за ней, смотрели, чтобы ни одна даже маленькая частичка ее не отошла в борозду или к соседу. Землю пахали не на развал, иначе уйдет в борозду, сосед утащит. Узенькие полоски не пахали, копали, чтоб земля не укатилась в борозду.

В тех семьях, где земли было мало, надо было уходить на сторону, чтобы прожить. Люди уходили на рогожный промысел в Казань. Где земли было много — жили дома хозяйством. В деревне было три-четыре ведущих специальности, с которыми в зиму уходили из дома. Не уходили только кузнецы. На 39 домов в Курени было три кузнеца. Дальше — плотницкая, столярная работа. У кого лошадей побольше — в извоз ходили. В Казань часто возили мясо, хлеб, другие продукты. Поездки были больше месяца туда и обратно, на пять-шесть лошадей сразу.

Мать всегда старалась внушить нам, что земля — это источник жизни. Если будешь ученым, когда в люди выйдешь, но и от сохи-бороны никто не откажет, держись за землю всегда. Земля — мать-кормилица.

Деревня, где я родился, стоит на взгорке. Деды рассказывали, что тут был родничок, звали его кипуном. Первым жителем деревни был беглый, пришлый человек, роста маленького.