— Я тоже доверяю чувствам.

— Оно у меня без причины не бывает. — Булл пробует чай. — И в ту ночь что-то подсказало: надо посидеть в кустах. Смотрел за вашей дверью, но вот что странно — понимал, что приглядывать надо за дорогой. А теперь вы говорите, что когда Люшеса убили, катафалк, наверно, стоял там. Значит, и убийца тоже там был.

— Я рада, что вы не пошли к дороге.

Скарпетта вспоминает остров Морриса и все то, что они там нашли.

— А я вот жалею.

— Было бы лучше, если бы миссис Гримболл сообщила полиции о катафалке, — говорит Скарпетта. — Вас-то она в тюрьму отправила, а про катафалк сообщить не удосужилась.

— Я его видел. В тюрьме. Жаловался, что ухо болит. Один охранник спросил, что с ухом, а он сказал, что собака укусила и что ему нужен врач. Они там много о чем говорили. И про него самого, и про белый «кадиллак» с украденным номером. А еще один полицейский сказал, что он какую-то леди на гриле поджарил. — Булл пьет чай. — Думаю, миссис Гримболл «кадиллак» видела, но никому про него не сказала. Как и про катафалк. Чудно, как люди думают, что вот это важно, а вот то совсем не важно. А ведь если видишь катафалк ночью, значит, кто-то умер. Не помешало бы и спросить. Вдруг кто-то из знакомых. А вот в суд идти не пожелала.

— В суд ходить никому не нравится.

— Ей так больше всех. — Булл поднял ложку, но держит ее на весу, считая, что есть и разговаривать одновременно неприлично. — Думает, наверное, что может любого судью перехитрить. Хотел бы я посмотреть. Несколько лет назад, когда я в этом самом саду работал, миссис Гримболл вывернула сверху ведро воды на кошку. А у той только-только котятки завелись.

— Все, Булл, хватит. Не хочу больше слышать.

Скарпетта поднимается по ступенькам и выходит через спальню на крохотную веранду с видом на сад. Бентон разговаривает по телефону. Он переоделся в брюки-хаки и рубашку-поло, от него хорошо пахнет, и волосы у него влажные после душа, а за спиной решетка из латунных труб, чтобы растения карабкались по ней вверх, как влюбленный к окну предмета своей страсти. Внизу — выложенный плитами дворик и пруд, который она заполняет из старого дырявого шланга. В зависимости от времени года в саду бушует та или иная симфония: калифорнийский лавр, камелии, лилии, гиацинты, нарциссы и георгины. Больше всего ей нравятся волчеягодник и смолосемянник — из-за прелестного аромата.

Солнце скрылось, и на нее наваливается вдруг усталость, в глазах все расплывается.

— Капитан звонил, — сообщает Бентон, откладывая телефон.

— Проголодался? Могу принести чаю.

— Может, мне что-то тебе принести?

— Сними очки, чтобы я видела твои глаза. Не хочется смотреть в черные стекла. Я так устала. Даже не знаю почему. Давно со мной такого не случалось.

Бентон снимает очки, складывает и тоже кладет на стол.

— Пауло ушел в отставку и из Италии возвращаться не собирается. Не думаю, что ему что-то грозит. Президенту госпиталя ничего не остается, как только тушить пожар, потому что доктор Селф выступила в программе Говарда Стерна и поведала стране о жутких экспериментах в духе «Франкенштейна» Мэри Шелли. Надеюсь, он спросил, большие ли у нее груди. Она скажет. Даже, может, покажет.

— О Марино ничего не слышно, так?

— Послушай, дай мне времени. Я тебя не подведу, разберемся. Я хочу прикасаться к тебе и не думать о нем. Ну вот, выговорился. Да, меня это цепляет. — Он тянется к ее руке. — Я и сам отчасти виноват. Может быть, даже больше, чем отчасти. Будь я здесь, ничего бы не случилось. Это я поправлю. Если, конечно, ты позволишь.

— Разумеется.