Грейстрок фыркнул, подумал, достал из кармана накопитель и бросил его Доновану. Человек со шрамами поймал устройство, посмотрел на него, затем на Грейстрока.

— Здесь один из моих личных кодов, — объяснил Гончий. — Если я тебе понадоблюсь, зашифруй сообщение с помощью этого устройства и отправь в Свору. Они передадут его мне по Кругу, где бы я ни был. Мы с Ринти прибудем так быстро, как только сможем.

Донован ничего не сказал, но лишь посмотрел на Гончего. Грейстрок отвел взгляд.

— Мы скоро отправляемся на Юберг. На задание.

— Это была не уловка?

— Нет. Наши пути действительно пересеклись.

Донован изучил карманный накопитель, повертев его между пальцами. Потом резко сжал в кулаке.

— Зачем?

— А ты как думаешь? — Грейстрок кивнул на голограмму. — Двадцать лет назад мы четверо были партнерами. Ты мне не нравишься, а я не нравлюсь тебе. Прошу, избавь меня от своих льстивых терранских оправданий. Но тебя и Ринти связывали обязательства, а теперь они появились и у меня с ним. И все мы связаны с ней, конечно же. Но между тобой и мной звено отсутствует. Просто ответь мне. Скажи, что не бросишь ее.

Теперь наступил черед Донована гневаться.

— Думаешь, я так поступлю?

Молчание Грейстрока было красноречивее всяких слов.

Наконец Донован махнул рукой, и Фудир ответил:

— Нет, сахб. Я не поступать так.

— Потому что если поступишь…

— Да, я знаю. Ты будешь защищать Мéарану до последней капли моей крови. Моя борода горит, а ты греешь руки у жара.

Грейстрок опустил руки и рывком поднялся.

— Я думал, что, возможно, я… Но нет, мне хватило одного взгляда на нее. По крайней мере, в одном мы согласились. Мы оба хотели бы, чтобы с ней отправился кто-то другой.

Донован принялся тянуть время.

— Разве может нам встретиться что-то опаснее Арфалуна? Бангтоп, Сигги О’Хара, другие миры… Я умею бронировать места на маршрутных лайнерах и номера в отелях. А когда мы достигнем Хита и след угаснет, возможно, она сдастся.

Грейстрок хотел что-то сказать, но только пожал плечами и отвернулся.

Когда дверь закрылась, Донован еще долго сидел в кресле, уставясь в пустоту, и вертел в руке карманный накопитель Грейстрока. Он взглянул на голограмму, заметил, что она немного сдвинута, и задался вопросом, кто ее трогал — Грейстрок или Хью.

— Я становлюсь тростником в отжимном прессе, — сказал он самому себе, процитировав пословицу своего народа, — и соломинкой на морских волнах.

Утром Грейстрок и Маленький Хью ушли, их комнаты выглядели так, словно в них никто и не ночевал. Отчего-то Мéарана расстроилась. В их компании она не чувствовала себя такой одинокой. Билли едва ли стоило принимать во внимание, а от Донована оказалось меньше пользы, чем она ожидала. От человека мало проку, когда у него два мнения о проблеме, а у Донована их семь — или десять, если она правильно поняла Силача. Гончий и Щен на время подарили ей иллюзию, будто у нее есть союзники, и еще большую иллюзию, что они снимут ношу с ее плеч.

Разве из-за этого ее можно считать плохой дочерью? Или это означало лишь, что она боялась потерпеть неудачу? Иногда она вспоминала, что ей всего двадцать метрических лет. «Отчаяние — единственный непростительный грех, — твердила мать, — ибо только оно одно не ищет прощения». И все же Мéарана ощущала, что оно вот-вот накроет ее.

Впервые мать поведала ей эту максиму, когда маленькая Люсия бросила детскую арфу, обозлившись на неподатливые струны. Она плакала, но мать поддержала ее, и она выдержала и в итоге обрела определенную славу на Старых Планетах.