«— А ну-ка, стой, пока жив! Стреляю на поражение! Стой и слушай! — кричал одноногий. — Убить нужно, это ты прав! Я бы и сам убил! Знаешь почему? Этот гад и у меня жену увел! У своего личного охранника, понимаешь? Это все равно что у брата. Я бы его, суку, на куски порвал. Да он опередил меня. Видишь, кто я теперь? Ты-то меня еще на двух ногах помнишь. А теперь я калека. Мне с ним не справиться! А ты можешь! Так отомсти за жену! Убей выродка!

— Это вы о ком? — спросил юноша.

— О Трахтенберге! Рекламном короле, содержателе притона! Ты думаешь, Маша здесь одна такая? Он их по провинции собирает, как грибы после дождя. Каждой дурехе карьеру обещает. «Девушка, хотите сниматься в кино?» — передразнил он кого-то. — Все хотят! Ни одна не отказалась! Машка, тебе он что говорил?..»

Сиплый женский голос за кадром что-то неотчетливо промычал.

— Да это же киллер, — указывая на юношу, воскликнул Левин.

Александр молча кивнул. Запись оборвалась. Турецкий перемотал назад, посмотрел на дату.

— Двенадцатое июля, — прочитал Левин. — За два дня до взрыва!

— Что ж, вот и кандидат на роль заказчика! Осталось только найти его, — странно усмехнулся Александр Борисович.

Уже в машине Турецкого по мобильному достал Грязнов.

— Саня! У нас здесь новости потрясающие! — возбужденно тарахтел друг. — Можешь ко мне подскочить?

— Легко. Тем более что у меня еще более потрясающие!

— Да? Тогда жду с нетерпением!

Едва Турецкий зашел в кабинет, Вячеслав обрушил на него информационный поток:

— Садись, слушай! Представляешь, ребята наши из ОБЭП вели группировку одну. Ребятишки занимались хищением икон и прочей церковной утвари. Сплавляли краденое за границу. А обносили, в основном, приходы в небольших городах. Там и охраны меньше, и икон еще предостаточно. Один из главарей шайки — Арам Балаян, он же Каха Боргулия, он же Абрам Шнеерсон, так вот он — настоящий искусствовед, с дипломом Академии художеств. Он у них главным оценщиком был. Выезжал со товарищи в провинции, ходили они там по церквам и соборам, специалист этот указывал, что именно брать. А подручные затем проводили операцию изъятия церковных ценностей.

— Ну и что? К нам-то какое отношение? — не выдержал Турецкий.

— Как какое?! Взяли их всех, всю шайку! Ну, одни в несознанку пошли, а Арам, значит, у которого за плечами уже две ходки, тот сразу начал активно сотрудничать со следствием. И на первом же допросе, еще в отделении, увидел фотографию нашего мальчика-киллера. Ага, говорит, я его знаю! А может, и ошибаюсь. Дали ему фотографию. Точно, говорит, он! Кто он? Фамилию, говорит, не знаю, а зовут Сергей. И могу, мол, показать дом, где я его видел. И где же этот дом, спрашивают его. Он называет город.

— Владивосток?

— Нет, гораздо ближе, часа за четыре можно доскакать.

— Так он, небось, в бега собрался, искусствовед ваш.

— Он не наш, это раз. А может, и наш с тобой, это два. Так как может вывести нас на дом, где знают киллера.

— Что за дом-то? Что там искусствовед делал?

— Показывает, что в гости приходил к бабе. А к ней одновременно пришел наш мальчик.

— Там и встретились два одиночества. У одной бабы. Ну-ну. И какие действия?

— Так Колобов туда уже рванул.

— Здорово! Когда?

— Да часа три тому назад. Скоро можно ждать сигнала.

— А что же ты раньше не сообщил?

— А чего тебя тревожить? Ты занят был, чай не груши окучивал.