В этом она вся. Таким тоном говорят «да». Ну конечно да! А она — нет! Весело и непринужденно. И он тоже рассмеялся.

— Если полчаса подождешь, я выйду.

— Полчаса? Конечно!

Полчаса… Ха! Час, два — сколько потребуется. Он спустился вниз и стал ждать ее у лестничного окна.

И она действительно спустилась к нему ровно через полчаса. Они вышли во двор. Там, за трансформаторной будкой, была их скамеечка. Никому не видная, уютная скамеечка. Сережа достал из рюкзачка детское пикейное одеяльце, заботливо расстелил.

— Садись.

— Это твое? Из детства?

Сережа неопределенно кивнул, опасаясь насмешки.

— Хорошо, что захватил. Ты у меня заботливый, — ласково проговорила Маша и села. Сергей просиял, опустился рядом, осторожно обнял Машу. Она держала спину прямо, не поддаваясь его объятию.

— Что ты? Что ты, Маша? — Он заглядывал в ее лицо.

— Сереженька, я так больше не могу. Так нельзя.

— Что?

— Ну зима же, Сереженька. Холодно! А я хочу, чтобы было тепло. И чтобы я могла куда-то прийти. Это обязательно, понимаешь? Сколько же можно? Вот сейчас я из ванной, распаренная и на мороз… Я же простудиться могу…

— Мы в кино ходим. Там тепло, — глупо ответил Сережа.

— Ах, что кино? — как воспитательница на слова недоумка вздохнула Маша. — Это же не дом. И потом, не все же тратить на кино деньги, которые она дает тебе на завтраки. И этот угол… И ждать тебя по утрам, когда все уйдут… А вдруг кто-то вернется? Помнишь, так уже было. Александра забыла зонтик и вернулась в самый неподходящий момент… Ну что мы все бродим по улицам, сидим во дворах?.. Целоваться на морозе холодно!

— Мне с тобой всегда тепло. Всегда и везде.

— Это тебе тепло, а мне холодно…

— Не надо так… Не говори так… Это неправда. То есть это, конечно, правда… Но ведь я тебя люблю! И ты меня… любишь. И мы часто бываем одни, совсем одни… Нам еще здорово везет! Я иногда удивляюсь, как нам везет… И ты знаешь, ведь я все могу… Все-все. Правда! И знаешь, счастье ведь в каждом из нас, не в обстоятельствах, понимаешь… Вот я люблю…

— Ну да, ты любишь… Я забыла. Дай, посмотрю на тебя. Ты еще ребенок. Мой любимый мальчик. А я злая. Я плохая, испорченная. Хотя… Кто знает. Ты говоришь, что без всего можешь прожить. Но ведь ты не знаешь, можешь ли без этого прожить! Ты живешь дома, понимаешь? Д о м а. Мама тебе ужин готовит. Постельку расстилает. Одевает тебя. Что молчишь?

— Я… Я уйду, если ты хочешь! Я завтра же уйду! Я тебе уже говорил…

— Ах, перестань! Ты же умненький, зачем говорить глупости? Никуда ты не уйдешь, милый. Ты привык. Ты, солнышко, гораздо больше без этого не можешь, чем я. Тебе не уйти…

— Уйду!

— Ну что ты! Ну вот и обиделся. Какой ты еще ребенок! Ну не ребенок. Я пошутила… Я же ласково… Ну дай я тебя поцелую. Вот сюда и сюда… Ну, наклонись…

Сережа упрямо вырвался из ее рук.

— Все равно завтра же уйду! Не потому, что ты… А вообще…

— Ну куда же ты уйдешь, Сережа? Ко мне, за шкафы? Да кто же тебя туда пустит? Александра? Ее папаша? Да они нас обоих выгонят, понимаешь? Главное, зачем тебе уходить? Для меня? Мне это не нужно! И почему, собственно, ты должен уходить? Ты прописан, имеешь все права, — она тихонечко рассмеялась. — Знаешь что? Ты же можешь… Ты можешь привести меня… — она смотрела в сторону и продолжала говорить, все посмеиваясь, как будто говорила в шутку: — Ты вполне взрослый человек и можешь привести к себе любимую женщину, а что? У тебя же отдельная комната… Правда, маленькая, ну и что?.