— Шеф, я понимаю, что вызову наше недовольство, но, как начальник службы безопасности, не имею права молчать.

— Говори Алеша, только побыстрее. Машина на парах, нам с Гришей сегодня четыре сотни верст отмахать предстоит. О чем речь?

— О ком, — поправил Алексей. — Речь пойдет как раз о Григории.

— Опять о нем, — поморщился Трахтенберг. — Что еще?

— Снова пьяный дебош устроил. Девчонок перепугал. С плеткой за ними гонялся, избивал направо-налево…

— Ну, они к этому привычные.

— Они привычные, но не к этому. Он не клиент заведения, он не имеет права так обращаться с персоналом. За девочек вступился Дима, он и Диме врезал. Это как? Когда один охранник избивает другого просто так, под пьяную лавочку, это к чему может привести, вы понимаете?

— К чему?

— К полной деморализации. А деморализованная вооруженная команда — это опасно! В первую очередь для вас!

— Но это ты подбираешь людей! Набор сотрудников в охрану — это твоя прерогатива. Ты за них и отвечаешь.

— А я в таких условиях ни за что отвечать не могу! Я с такой тщательностью собирал команду! Годами! Каждый человек проверялся как… на работу в КГБ. Отборные ребята! Отличные спецы. И как я теперь могу объяснить, почему рядовой боец охраны ведет себя как наследный принц? Как я могу требовать неукоснительного соблюдения моих инструкций, если Малашенко их не соблюдает?

— Ты же знаешь, он был контужен… нужно делать скидку.

— Какое мне дело до его контузии? Моя основная задача, чтобы вы не получили контузию или еще что-нибудь похуже. Не нужно брать в команду контуженых!

— Но-но! Ты мне не указывай! И вообще, ты же знаешь, у меня к Грише особое отношение…

— Я знаю. И он знает. И все знают.

— И пусть знают! Человек рядом со мной уже десять лет. И никогда не давал мне повода усомниться в его преданности.

— Знаете, бывший личный охранник бывшего президента тоже не давал тому повода усомниться в своей преданности. До поры до времени…

— Что ты сравниваешь? Григорий больше чем охранник. Он не единожды делал для меня…

— Я знаю, что он для вас сделал. И не только я это знаю, — отчеканил Алексей.

— То есть? — Трахтенберг насторожился.

— Он болтает всякую чушь почти на каждом углу. В наших стенах пока. Но это пока… Потому что он пьет как лошадь и попросту деградирует как личность, — перевел разговор Алексей. — Неужели вы этого не видите? Впрочем, разумеется нет. При вас он тише воды, ниже травы. А вы знаете, что он смертным боем бьет свою жену?

— Да? За что? Страшная слишком? Или изменяет часто?

— Ни то, ни другое. Алина — очень порядочный человек и красивая женщина… Пока. Но еще год-другой, и он сделает из нее урода и инвалида.

— Господи, ну что ты мне на дорогу такие гадости… И вообще, у нас не детский сад. Почему я должен брать в расчет какую-то Алину, которую и не видел ни разу.

— Между прочим, да. Заметьте, за десять лет он ни разу вам ее не показал.

— Действительно… А почему?

— Боится, что вы ее… того… оприходуете.

Трахтенберг рассмеялся:

— Это уж слишком! Даже медвежатники не воруют у соседей. Бред какой-то. Ладно, я его на вшивость проверю…

Он замолчал, затем вскинул на Смирнова пристальный, настороженный взгляд:

— Но ты ведь не про жену его говорить хотел… Что ты там начал… «На каждом углу»… Это ты о чем?

— Я вам лучше видеозапись покажу.