«Нужно продержаться ещё один день, – мысленно успокаивал себя Штейн. – Ещё один день, и всё закончится. Я сбегу или умру. В любом случае, этому кошмару наступит конец».

– Чёрт, чёрт, чёрт! – шипел сквозь зубы Печерский. – Если не стемнеет достаточно рано, то мы можем напороться на возвращение в лагерь вечерней смены охранников. Тогда наши шансы на прорыв будут значительно меньше.

На тот момент в «Собиборе» насчитывалось почти пятьсот пятьдесят заключённых рабочего лагеря, большинство из которых даже не подозревали о готовящемся восстании. Печерский с Фельдхендлером не желали вводить в курс дела непроверенных людей. Ведь достаточно хоть одного доноса, и всех их расстреляют на месте.

Яков, Александр и ещё несколько заключённых, вооружившись граблями, под присмотром капо Бжецкого отправились на расчистку сортировочной площадки. Прибыв на место, они приступили к своим привычным обязанностям. Яков то и дело косился в сторону первого «подлагеря», в котором вскоре должны были развернуться основные события.

– Нордлихт, не зевай! – окликнул его Печерский. И сделал он это вовремя. Мимо них, гарцуя на холеном жеребце, проехал унтершарфюрер Эрнст Берг. Глядя ему вслед, Александр едва заметно улыбнулся. – Судя по часам на руке фрица, сейчас шестнадцать ноль-ноль. Начинается…

Тем временем Берг подъехал к мастерской, в которой работали портные. Спешившись, он оставил коня во дворе со спущенными поводьями.

Когда унтершарфюрер вошёл в мастерскую, все портные, как было принято, встали и покорно склонили головы в поклоне.

– Юзеф! Надеюсь, мой новый мундир готов? – Офицер снял ремень, на котором висела кобура с пистолетом, и положил всё на стол. Стоявший у окна Борис Цыбульский торопливо отошёл к дальнему краю стола, так как заключённым не позволялось находиться вблизи оружия немецких солдат. Берг не знал, что на самом деле Цыбульский отошёл в тот угол, потому что там был припрятан завернутый в рубашку топор.

Когда унтершарфюрер снял куртку, Юзеф, портной, подошёл к нему с мундиром, чтобы тот его примерил. В это время портной Сенье, третий находившийся в мастерской заговорщик, наоборот, приблизился к столу, чтобы в случае чего успеть схватить пистолет. Потом Юзеф попросил немца повернуться к свету, чтобы лучше рассмотреть мундир. Немец повернулся спиной к заговорщикам, и в этот момент Цыбульский обрушил топор на голову эсэсовца, издавшего истошный крик.

Конь во дворе встал на дыбы и навострил уши. Второй удар заставил немца замолчать навеки.

– Первый готов, – выдохнул Борис, глядя на то, как капли крови тяжело падают с лезвия топора на пол. Юзеф выглянул в окно и крикнул товарищам:

– Уберите тело, сюда идёт Хельм!

Десять минут спустя в мастерскую вошёл начальник охраны обершарфюрер Эрберт Хельм. Он даже не успел переступить порог, как Сенье с ним расправился, раскроив голову эсэсовца мощным ударом топора.

Обершарфюрер Гёттингер, начальник «подлагеря три» и главный палач «Собибора», зашел примерить новые сапоги. Старший сапожник Якуб приветливо улыбнулся вошедшему офицеру. Аркадий Вайспапир делал вид, что занят починкой своих инструментов. А его напарник Гриша стоял у двери.

Гёттингер был в хорошем настроении.

– Отличный сегодня денёк! Солнце светит, тепло, чудесно, – бормотал он себе под нос. – Мои сапоги готовы?

– Да, вот, прошу вас, обершарфюрер Гёттингер, – сказал Якуб и подал ему сапоги. – Примерьте.

– Послушай, Якуб, – продолжил офицер, разглядывая блестящие от крема и воска сапоги, – через пять дней я поеду в Германию.