Умирая, люди оставляют после себя всякую ерунду вроде пыли и пепла, засоряющую жизнь тех, кто вынужден по-прежнему влачить ее. Вымести из дома все это дочиста невозможно. Воспоминания ютились в заросших паутиной углах за гардеробом и буфетом, скрывались за радиаторами, прятались на полках; подобно осколкам битого стекла. Казалось, что они ждали своего момента, чтобы вонзиться в беззащитную кожу руки, которая случайно наткнется на них.
Сначала ему приходилось сражаться лишь с этими призраками. Они, как всегда бывает, вызывали комок в горле и внезапный прилив слез. Он все еще держал в руке записку, которую нашел в классной комнате, когда вдруг понял, что кто-то стоит в дверях.
Это была Келли Макговерн из класса, в котором он преподавал английский. Местные мамаши давали своим детям имена американских знаменитостей. Все мальчики были Динами и Уэйнами, с детства записанными в правонарушители и щеголявшими пирсингом и серьгами в ушах; девочки были претенциозными, жеманными, носили имена вроде Келли или Джоди. Келли Макговерн только-только исполнилось пятнадцать.
«Убирайся, — подумал Том злобно, — убирайся вон, маленькая сучка. Только тебя здесь не хватало».
— Привет, Келли! — улыбнулся он ей.
Келли в нерешительности стояла в дверях, держа в руке сверток в подарочной бумаге. Она была в школьной форме — черном блейзере, короткой черной юбке и черных колготках. На кармашке блейзера, чуть выше невысокой груди, была вышита эмблема школы — красная роза. Из-за своеобразного расположения лепестков Тому всегда казалось, что роза роняет каплю алой крови, застывшую в воздухе. Чуть ниже розы находился завиток школьного девиза: «Nisi Dominus Frustra». Тот факт, что он не мог растолковать смысл этого девиза школьникам, если и не был причиной его ухода из школы, то, по крайней мере, ускорил его.
— Это латынь. Отрывок из псалма. «Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж». Иначе говоря, без Бога все напрасно.
— Какого города?
А действительно, какого? Ох уж эти любители задавать вопросы. Город треклятого человеческого сердца, мальчик. Тебе ни к чему знать, что это за город. Это просто девиз твоей школы. А что он значит, тебе лучше не знать.
— Ты что-то хотела, Келли? — спросил он.
— Я принесла вам подарок на прощание. Вот.
Она осмелилась наконец войти в класс и протянула сверток, избегая смотреть Тому в глаза. Вместо этого она косилась на раскрытую кладовку. Он прикрыл дверь и запер ее на ключ. Затем взял у нее сверток и развернул его.
Это был пахнущий типографской краской сборник стихов ливерпульских поэтов: Макгафа, Генри, Паттена. Точно такой же сборник кто-то из школьников украл у него. Он тогда задержал класс после урока, сказал ученикам, что его радует их пристрастие к поэзии, и предложил «заимствовать» у него книги и дальше. На этом он их отпустил.
— Спасибо, это очень трогательно. Даже не знаю что сказать.
Келли по-прежнему не поднимала глаз. Она тряхнула своими волосами с медным отливом и застыла на месте, скрестив ноги. Он чувствовал, как она напряжена. Это как-то странно на него действовало. Похоже, ей не хотелось уходить.
— Мне нужно запереть класс, Келли.
— О'кей.
— А еще я должен зайти к директору перед уходом.
Она наконец посмотрела на него. Ее бледно-голубые глаза были промыты светом. Затем она повернулась и вышла из класса, закрыв за собой дверь. Том облегченно вздохнул и собрал в картонную коробку то немногое, что хотел взять с собой. После этого он прошел в кабинет Стоукса.
— Еще не поздно взять заявление обратно, — говорил Стоукс. — Даже на этой стадии. Вы ведь хороший учитель. Мне не хочется терять вас. Нам всем не хочется вас терять. |