– Может, меня раньше скосит. Все мы под Богом ходим, – сказала Лена.

– Прости, истерика от слабости, – откликнулась на поддержку угасающим, как эхо, голосом Инна. – Сама себя не узнаю: стала злой, раздражительной.

– Понимаю.

– Понимать и одобрять – разные вещи. Не видела я себя таковой в этом возрасте. Моя знакомая по больнице уходила из жизни светлой, примиренной. Говорила: верю, верую. А во что – не успела сказать. И я теперь перед последней расправой судьбы…

– Перед горькой несправедливостью судьбы. Самой порой хоть на стенку лезь. Тоже иногда разнюниваюсь. Устала быть сильной. Раньше не до себя было.

Лена говорит, будто в полусне. Речь её становится все тише и бессвязней. Вот уж она совсем беззвучно шевелит губами и временами даже всхрапывает. Но все еще слышит Инну, полностью не отключается.

– Сообщи всем моим друзьям, чтобы не приезжали меня хоронить. Хочу, чтобы меня помнили живой, веселой, энергичной, жизнелюбивой.

«О чем бы ни начинала говорить, все сводит к одному. Оно, конечно…» – с трудом шевелятся мысли Лены.

– Помню, бабушка почему-то очень хотела дожить до весны, а дедушка уходил в мир иной без сопротивления.

– Мои бабушка, дед и мать – все ушли в январе. Может, мне тоже суждено в этом месяце…

После минутного, какого-то глухого оцепенения Инна очень тихо сказала:

– Я боюсь беспомощности, униженного состояния, боюсь быть в тягость. Напоследок хотелось бы узнать или увидеть что-нибудь уж совсем необычное, не укладывающееся в простые привычные понятия. Задуматься об этом, погрузившись в звездный мир своих фантазий и, будто уснув, тихо уйти в небытие.

Инна забылась. Взгляд сделался отстраненным, стылым. Лена понимала, что ей хочется, чтобы её пожалели, защитили от неё же самой. Но мозги и язык словно одеревенели. Наконец она осторожно прильнула к подруге и произнесла с натянутой улыбкой:

– Недавно заглянула в Интернет и увидела детское фото твоего племянника Вовки. Заинтересовалась. «Кликнула» еще, еще. А там целый ворох твоих прекрасных фотографий с его одноклассниками: в школе, в походе, на праздниках. Еще хвала тебе за то, что вносила в их жизнь много радости. А поход расписан так, что можно подумать, будто это было самое замечательное событие их школьных лет. Вспоминал, как осенью, во время уборки школьного двора под твоим руководством они бросали в костер записки с перечислением своих бед, а девчонки закапывали под любимыми деревьями школьной аллеи секретные коробочки со своими пожеланиями на следующий учебный год.

– Какая прелесть! Вот не подумала бы про Вовку. Такой шалопай был! Вахлак вахлаком. А теперь прекрасный семьянин, чуткий отец.

– Знать, была у него добрая душа, только прятал он её под всяким внешним мальчишеским хламом. Насколько я помню, ты всегда его выделяла. В душе. Из троих он был тебе больше всех мил.

Лицо Инны на минуту осветилось вспыхнувшей улыбкой. «Отозвалось сердце. Она словно наполнилась позитивной энергией. Глаза заблестели. Уже не кривится, улыбается», – обрадовалась Лена и тихо поплыла в сказочную страну сновидений.

– …Не сказать, что зажилась на этом свете, но я знаю что почём в этой жизни. Отстрадала свой срок, получила свою долю бед и радостей – и будет.

«Инне просто надо отплакаться», – решила Лена, но все-таки прервала подругу, желая отвлечь:

– Не забыла слова актрисы Фаины Раневской? «Я живу так долго, что еще помню порядочных людей».