— Обыскивать будете?

— Я думал об этом. Достать цианистый калий или цианистый натрий проще простого — он есть в средствах от вредителей и в фотореактивах. Маленькие белые кристаллики можно пронести в конверте, а потом смыть в уборной. Убийце не составило труда избавиться от улик.

— А-а.

— Но все равно ищите подозрительные емкости. Если убийца воспользовался прусской кислотой, должна остаться какая-нибудь склянка. Ну, я пошел. — Инспектор замялся. — Кстати, Том, я ведь… э-э… не сказал по телефону, что был на концерте с мисс Дэлримпл?

Том расцвел:

— А-а…

— Боюсь, она… В общем, она опять умудрилась впутаться в это дело. Среди подозреваемых ее подруга.

— И как ей это удается? — восхитился сержант.

— Постарайтесь не впутывать ее еще сильнее!

Высказав эту искреннюю просьбу, Алек вышел в коридор. Толпа значительно поредела. Последние зрители, оркестранты и хористы стояли в двух медленно ползущих очередях на выход — констебли все еще записывали имена и адреса.

Возле кабинета управляющего к нему подбежал Эрни Пайпер. Молодой худощавый констебль сыскной полиции запыхался, его пиджак под мышками промок от пота, а галстук съехал набок.

— Изо всех сил торопился, шеф, — пропыхтел он. — Бежал от самой подземки.

— Как раз вовремя. Собираюсь свидетелей допросить.

— Я готов, шеф. — У Пайпера в руках возникли блокнот и три остро отточенных карандаша. Алек порой думал, что констебль и ночью с ними не расстается.

Браун сидел в кабинете, мрачно уставившись в гроссбух.

— Вам кабинет нужен, старший инспектор? — спросил он. — Уступаю вместе с чертовой работой. Дела дрянь! Одна надежда: может, еще удастся убедить народ, что полспектакля прошло, чтоб всю стоимость билетов не возвращать.

— А нельзя концерт перенести и раздать билеты бесплатно?

— Можно, но тоже накладно, да и придет ли народ после того, как этой дуре… кхм, несчастной женщине приспичило умереть у всех на глазах… — Он неожиданно просиял. — Хотя наш британский зритель, он ведь такой, может, наоборот, повалит?

— Вам не жалко миссис Абернати? — спросил Алек.

Браун с тревогой покосился на него.

— Оговорился просто, — произнес он умоляюще. — Я ее только на репетициях видел, однако репутация у нее, я вам скажу! Жаловались, что работать с ней невозможно, и, ей-богу, это чистая правда. То ей слишком жарко, то слишком холодно, будто я тут отоплением управляю! И так постоянно, не одно, так другое, но не стану же я ее прихлопывать из-за этого.

— А кто дал ей партию в Верди? Кто выбирает солистов?

— Со мной советуются, конечно, хотя последнее слово за дирижером. Если что-то вроде «Реквиема», то еще хормейстер в выборе участвует. Роджер Абернати тут часто с хором выступает, вот он всегда за жену и просил. Души в ней не чает… то есть не чаял. Обычно мне удавалось дирижера отговорить ради всеобщего спокойствия.

— А на этот раз не удалось.

— Да я сам удивился не знаю как. Переговорил я, значит, по-тихому с Кокрейном, он согласился, что с Беттиной Уэстли лучше не связываться, и ладно, что поет хорошо. А потом вдруг раз — и передумал, только ее подавай в солистки.

«Вот и Дэйзи говорила, что Кокрейн ведет себя странно», — подумал Алек.

— А почему, не объяснил?

— Не-а, просто решил, что ее голос — как раз то, что нужно для «Реквиема», и плевать на остальное, — уныло ответил майор.