Ну вот, а через два дня батальон подняли по тревоге, подкатили «студеры», и кончилось наше мирное житье…

И вот что еще. Может, тут и нет связи, а может, кто его знает… Понятия не имею…

Война, чтоб ей ни дна, ни покрышки, продолжалась еще чуть не четыре месяца. И к девятому мая батальон наш – да и полк – проредило, как траву косой. Да и весь полк, в общем. Личный состав сменился, я как-то слышал от штабных, процентов на восемьдесят. Комполка убило на Одере, попал под бомбежку. Комбат лег на Зееловских. Начштаба майора Лактионова тогда же увезли в тыл с тяжелым осколочным. Начальник особого отдела, комроты, комвзвода – все были уже новые (комвзвода причем третий). Как с солдатами обстояло, я уже говорил.

Им от нашего отделения остались только мы четверо – я, Ленька Одессит, Петрович и Ванька Шушарин. И были мы, вот как бы выразиться, будто завороженные: ни царапинки! А ведь мы не в тылу отсиживались, мы все это время безотлучно находились в боевых порядках, участвовали во всех атаках. Ну конечно, таких везучих, если вспомнить штабиста и посчитать, был каждый пятый, и все равно, как-то так оно получалось везуче. Несколько раз личный состав отделения менялся, а мы четверо – будто заколдованные. Капитан Бирюков из полковой разведки (тоже из старых) однажды встретил нас, будучи выпивши, так и сказал:

– Хлопцы, заговоренные вы, что ли?

Мы, конечно, с самым дурацким видом пожали плечиками – а что тут еще скажешь? Ленька Одессит говорит спокойненько:

– Так ведь и у вас, товарищ капитан, за полгода ни царапинки? Прямо как одна бабка ворожит…

Бирюков фыркнул, хмыкнул, покрутил головой и пошел себе дальше… И я давненько уж думаю: а может, это наше везение и неспроста? Не само по себе? Может, оттого, что мы того генерала приветствовали честь по чести, не стреляли в него, вообще не дурили, он нам этого самого везения, как солдат солдатам, и подбросил? Не гитлеровец, как-никак, со старых времен, бравый, точно, вояка…

Может быть или не может? А черт его знает. До того я полагал, что не может быть так, чтобы генеральские привидения шлялись по аллеям преспокойно, да еще обменивались с живыми отданием воинской чести. А оказалось, может. Вот и пойми тут, чему положено быть, а чему нет. Да, а после войны я не утерпел, посидел в библиотеке, покопался. Все сходится. Такие вот мундиры, эполеты и каски немцы носили, я себе выписал и запомнил, во второй половине девятнадцатого века. А уже в Первую мировую каски были чуточку другие, тоже с пиками, с козырьками, но весьма отличавшиеся по виду. И стало мне на душе совсем легко: козырял я все же не поганому гитлеровскому генералу, а другому, со старых времен, когда немцы с нами не воевали. А это совсем другой коленкор, если рассудить…

Значит, Польша. Немцы вовсе не драпали, драп – это весьма беспорядочный, мягко выразимся, отход. А сейчас они отступали в полном порядке, организованно, но так быстро, что сумели от наших передовых частей оторваться на изрядное расстояние.

Наш авангард встал, а где были немцы – неизвестно. Воздушная разведка ничем на сей раз помочь не могла, получилось, как в другой песне: «Мы к земле прикованы туманом». Несколько дней стояла низкая облачность, наша авиация действовать не могла – но, что приятно, и немецкая не могла нам пакостить. По-шахматному – пат.

И чутье подсказывало, что нас-то, скорее всего, и пустят в дело. А впрочем, никакое это не чутье, а военный опыт.