Изменить размер шрифта - +
Об одном задумываюсь: за что меня жизнь наказывает, разве я когда завидовал чужой удаче?

Павлу Ивановичу стало жалко Головнина, в голосе которого слышалась грусть, он сказал:

— С высоты своих лет, Сережа, скажу: у тебя самый подъем — и сил много, и думать можешь. Не проворонь, живи.

Студенцов уже подталкивал ребят к двери.

— Ваше время истекло. Выгребайтесь!

В коридоре его обступили, на тревожные взгляды доктор ответил:

— Страшного ничего. Естественно, годы, сердце поизносилось, обследуем, отдохнет, и выпишем. Кстати, видели у него шрам на щеке ближе к уху? Теперь-то можно и улыбнуться — столько времени прошло! В атаке кричал «Ура!», и пуля влетела в рот. Да так удачно вылетела, зубы и те остались целы…

Студенцов замолчал, увидев, что Вася Баранчиков побледнел, зло смотрит на человека в белой накидке, идущего навстречу.

— Ну не охламон ли! — с чувством сказал Вася, приглашая приятелей разделить его возмущение. Даже в больнице не хочет оставить в покое.

По коридору шел следователь Вениамин Иванович Колобков. Лицо румяное, еще мальчишеское, пока без отпечатка мужественности. Шаги стали нерешительные, когда заметил группу стоявших людей. Студенцов преградил ему путь.

— Вы, товарищ, к кому?

Доктор не знал следователя, следователь не знал доктора. Васино восклицание, однако, насторожило, подсказало, что посетитель идет к Павлу Ивановичу.

— В палату я вас не пущу, — сказал Студенцов и грозно сверкнул очками.

— Но почему же? — растерялся Вениамин Иванович, и лицо его еще пуще раскраснелось.

— Он еще спрашивает почему! — взорвался Вася. — Хватит, и так поиздевались.

— Ты что, очумел? — обидчиво спросил следователь Васю.

— Еще вопрос: кто из нас очумел, — не сдавался Вася. — Даже поболеть человеку не дадут. Не могли подождать?

— Почему я должен ждать? — Вениамин Иванович справился с волнением, робко попросил доктора: — Родственница у меня в третьей палате, просила…

Все разъяснилось. Вениамин Иванович шел не к Гущину, шел к невесте, которую из стеснительности называл родственницей. Невесте предстояла операция, и Вениамин Иванович беспокоился за ее здоровье.

Ломовцев тронул следователя за рукав, спросил безобидно, для любопытства:

— Зачем вам понадобилось запрашивать характеристики?

Студенцов заинтересовался, снял очки и близоруко пригляделся.

— Так это Колобков?

— Собственной персоной.

Вениамин Иванович в свою очередь спросил:

— А вы, догадываюсь, Студенцов. Рад познакомиться. — Подумал о чем-то и добавил: — Так и знал, что вы у них за верховода.

— Как это — знал? — насмешливо спросил Студенцов.

— Выгораживали они вас… дружно! Практика подсказывает, — не без самодовольства пояснил Вениамин Иванович, — кого выгораживают, тот и верховод.

— Удивительный вывод вы сделали из практики. После вашего запроса в учреждение на меня еще пришла анонимка: как я могу врачевать, если… ну и прочее. Не вы писали?

Вениамин Иванович оскорбился:

— Как вы можете?

— Верховод все может, — спокойно сказал Студенцов.

Ломовцев настойчиво теребил Вениамина Ивановича за рукав.

— Ответить-то вы можете?

— Это о характеристиках? — справился следователь, и мальчишеское лицо его опять покрылось густой краской. — Дело-то надо было закрыть. А как я его закрою, так ничего и не предприняв?

Смотрели на него внимательно, но без вражды.

Быстрый переход