|
«Тварь!» Грязное насекомое пробежалось до переносицы, запустило хоботок в набухшую капельку пота и повернуло к брови. Раз-два-три, раз-два-три – перебирают лапки, оставляя за собой зудящий след. И вот они уже взбираются по волосам. Черная мохнатая тушка с зеленым брюшком ползет дальше, через заросли к новой поляне. Она ползет к глазу. Она уже на веке. Мерзкие крошечные лапы карабкаются по ресницам. Муха переваливается и падает прямо на глазное яблоко. Бум! «Твою мать! Да что же это такое?!» Стас изо всех сил зажмуривается, но… веки, будто каменные. Они неподвижны. И глаз неподвижен. Все так же пялится в потолок, наполовину закрытый теперь мутным подергивающимся пятном. Муха устраивается поудобнее. Она чувствует себя вольготно. Немного влажная слизистая оболочка – то, что нужно сейчас. Вот здесь, в самом уголке скопилось чуть больше влаги и маленькое нагноение, очень кстати. Чудесное место. Муха пристраивается брюшком к слезному мясцу, и перламутрово-зеленая плоть начинает конвульсивно сокращаться, производя на свет микроскопические, покрытые слизью яйца. Они, переваливаясь в желтоватых сгустках, растекаются, заполняют бреши между глазом и веками. Проскальзывают в глазницу, под яблоко, туда, где им будет безопасно и сытно, когда станут личинками. Залезут поглубже, зароются и будут жрать, откусывая частички подгнившей мякоти своими аморфными рыльцами. Жрать… – У тебя готово? – зычный голос отвлекает Стаса от наблюдения за копошащимся пятном. – Нет еще, – отвечает второй. – Так чего ж ты телишься? – Сейчас-сейчас, не шуми. Стук подошв по скрипучему полу возникает сзади и неспешно приближается. Лязг металла о металл звучит уже совсем близко, словно надфиль ходит по лезвию. Вжи-и-ик, вжи-и-ик. «Блядь! Это еще зачем?» Темное пятно резко дергается и, вновь обернувшись жирной зеленой мухой, с пронзительным жужжанием взмывает к потолку. – Ну, что тут у нас? В поле зрения появляется человек. Круглая, блестящая лысиной голова, жирная харя, раскрасневшаяся от стоящей вокруг духоты, борода лопатой, широкие плечи под влажной холщовой рубахой и лямками кожаного фартука. Человек обходит Стаса справа и, остановившись, внимательно осматривает: – Мясистый. Правая рука бородача поднимает топор с тяжелым широким лезвием. Он на секунду замирает в верхней точке и резко опускается. Тук! Стаса легонько встряхивает, и потолок перед глазами сдвигается. Бородач левой рукой упирается Стасу в бок и дергает правым плечом назад. Слышно чавканье выходящей из мяса стали. Топор снова поднимается. И падает. Хрясь! Треск ломаемой кости дополняется влажным шлепком лезвия о разваленную надвое плоть. Сочащиеся вязкой багровой жижей края липнут к металлу и нехотя отпускают его, издавая жадное хлюпанье. «Не может быть. Этого просто не может быть!» Бородач снова поднимает топор, но замирает и медленно переводит взгляд на лицо Стаса. Он смотрит прямо в его немигающие остекленевшие глаза. «Неужели слышит? Черт! Он услышал! Эй! Эй, мужик, слышишь меня?!» – Подъем! – орет бородач и замахивается топором уже в сторону лица. Раскатистый металлический гул вторит его голосу. «Что?!» – Оглох, едрить твою? Вставай! Стас, пытаясь уберечь лицо от нависшего топора, дернулся всем телом и с удивлением обнаружил, что это ему удалось. Он перекатился набок, упал, и стремительно кружащаяся перед глазами картинка с бородатым мясником исчезла, уступив место расплывчатым желтоватым пятнам на черном фоне. Под ладонями что-то захрустело. «Солома, – Стас быстро огляделся. – Клетка. Вот черт. Я в клетке. Слава богу!» – Задремал, что ли? – язвительно поинтересовался разбудивший его голос. |
