В лесу были запретные зоны, где творилась разная чертовщина; туда опасались заходить даже бывалые следопыты. Нечистая сила могла там принимать разные внешности. Она показывалась в обличье соседа или родственника, старика или невинного ребенка, женщины и даже двойника человека, которого угораздило зайти в местность, где довлело древнее заклятье, как утверждали волхвы. А еще нечисть иногда принимала образ целого войска, вихря, огненного столба или разных зверей. Во внешности нечистой силы всегда было что-нибудь необычное. Вроде бы человек, а на ногах копыта, зубы железные, на теле шерсть или волосы дыбом. Повернется задом, а спины нет, и все кишки наружу. Но чаще всего в местах неизвестной темной силы появлялся хромой заяц, с виду подранок, которого стрелы не брали. С каждым выстрелом он становился все больше и больше, мало того, зловредный оборотень хохотал и предлагал поцеловать себя в зад, грозил ловнику лапой, а иногда гнался за ним до самого поселения, где в конце концов с шумом исчезал в вихре, оставляя после себя зловоние или превращаясь в смолу.

Нужно сказать, что особой охоты искать Матиладу ни глава рода, ни ловники не высказали. Мало того, многие вздохнули с облегчением. Сплетни, которые она разносила с таким усердием, немало испортили крови жителям поселения. Но и оставить заблудившуюся в лесу соплеменницу умирать нельзя было ни в коем случае.

Лучше бы ее не искали. Неведомый зверь затащил Матиладу в чащобу и разорвал ее на куски. Следопыты, которые нашли то, что осталось от скверной старухи, молились всем богам, потому что более страшного зрелища видеть им не доводилось, а по возращении в поселение они тут же принесли богатые жертвы богу Велесу. Судя по тому, что даже берцовые кости Матилады были разгрызены, у зверя были клыки побольше, чем у медведя. Все единогласно решили, что это мог сделать только волкодлак-оборотень.

С той поры жители поселения ходили в лес в сопровождении охраны – бывалых воинов. Но ведь вооруженного до зубов стража к каждому не приставишь. Чтибор лишь посмеялся над страхами соплеменников и по-прежнему бродил по лесу в одиночестве. Он надеялся на свое искусство опытного волхва, благодаря которому старый кобник мог справиться с любым зверем. Его примеру последовал и Сокол: еще чего, бояться оборотня, которого можно поразить стрелами. Ведь мальчик, несмотря на юные годы, был весьма искусным лучником.

Ранним утром к Соколу забежал его друг Бажен. Выражение его круглого, в россыпи веснушек лица было загадочным и таинственным.

– Чем занимаешься? – с порога спросил Бажен.

– Иду на ловы, – коротко бросил Сокол, набивая свою походную сумку всякой всячиной, необходимой лесному следопыту.

– С ума сошел! – воскликнул Бажен. – А ежели оборотень загрызет? Говорят, у него такие клыки, что тебя он враз перекусит пополам.

– Пущай попробует, – самоуверенно ответил Сокол.

Он как раз натягивал охотничьи лапти, сплетенные из заговоренного Чтибором лыка, наматывал конопляные онучи и крест-накрест оплетал ноги прочными оборами.

Лучше обуви для охоты, чем лапти, придумать было трудно. Даже князья, дружинники и богатые купцы не гнушались носить это изобретение простого народа. Зимой, в отличие от другой обуви, в лапти не набивался снег, в них легко было ходить по насту. Обычно к летним лаптям для прочности и против пыли пенькой или тонкими дубовыми волокнами, распаренными в кипятке, крепились кожаные подметки. В дождь и грязь на лапти надевались выдолбленные дощечки-колодки – на каждую ногу по две, чтобы благодаря зазору между ними сохранялась гибкость немудреной обувки.