— Стоп, Витя! А можно еще раз, на «бис» повторить? На память старческую не надеясь, я себе это дело в блокнотик перепишу.

— Да пошел ты, знаешь куда?!

— Э-э-э-э! Ты чего разэтосамился?

— А того! Такого мужика, блин, с панталыку сбила! Ты ведь в курсе?

— В курсе чего? — невинно вопросил Дмитрий.

Однако словив негодование во взгляде Брюнета, поспешил сделать оговорку:

— Ну так… в общих чертах…

— Борисыч! Еще ты мне тут, до кучи, мозги не компостируй!

— Хорошо, не буду. Компостировать. Вот только…

— Что только?

— Ты, Витя, на Лёньку зла не держи. И отпусти. Только по-человечески отпусти.

— Да мне-то что? Пусть валит, если ему в ментовке медом намазано… Сколько тебе выдать на судью? Штуки хватит?

— Если зеленой, то хватит… А вот возвращаясь к предыдущему месседжу — грубо ты сейчас сказал, Витя. Грубо и категорически неправильно. Ты прекрасно знаешь, что ничем там Купцову не намазано.

— А тогда что это? — ощетинился Виктор Альбертович. — Типа перед Янкой выёживается? Типа, там я буду «золото погон», ихнее благородие? А не какой-нибудь… страж амбара Брюнетовского? Так, что ли?

— И это тоже, наверное. Но не главное.

— А что главное?

— Купцов — он по жизни мент.

— А ты? Ты, Борисыч, не мент?

— И я — мент, — с плохо скрываемой болью согласился Петрухин. — Вот только на мне, Витя, грех смертный. Я, если ты помнишь, товарища боевого подстрелил. Не хотел я этого, ну да вышло так. Так что меня из органов, как ни крути, правильно вышибли. А вот с Ленькой — там история другая, нечестная.

— Хочешь сказать, что тебя по справедливости, а его по беспределу?

— Золотые слова. Потому — отпусти! Ленька, он… хотя и шибко совестливый, да еще и романтик до кучи. Но при этом — хороший человек. Он скотом никогда не будет, в дерьмо не свалится. И ежели кого из нас прижмет, завсегда откликнется и поможет.

— Да чего ты меня агитируешь? Что я, сам не понимаю? Знаю, что Николаич это… это… — Виктор Альбертович запнулся, подбирая достойный аналог, — не какой-нибудь, не к ночи помянут, полковник Пономаренко.

— Вот-вот. Опять же — полковником наш Купчина не станет, сожрут. Так что не переживай. Скорей всего, это ненадолго. А посему… — Дмитрий скосил глаза на брюнетовский бар, — посему накапай-ка мне, Витя, вон из той желтенькой бутылки. Очень уж она у тебя замечательная.

— А гайцов не опасаешься? Как домой добираться станешь?

— А я сегодня, Витюша, домой не поеду. Здесь, в офисе, стану ночку коротать.

— Что, уже успел со своей поцапаться? Быстро вы.

— Не суди, друг мой, по себе. А лучше — оцени служебное рвение. И, желательно, в премиальном приказе.

— В каком смысле рвение? — не понял Брюнет.

— В прямом. Сейчас Купцов биллинги подвезет, и мы с ним займемся их творческой расшифровкой. И работка там, чую, предстоит стахановская.

— Ага. Я тоже про это в курсе.

— Про что?

— Стаханов начал с забоя, а кончил запоем, — хохотнул Виктор Альбертович. — Ну, раз такое дело, то и я с тобой за компанию. Малеха устаканюсь…

В ожидании возвращения Купцова инспектор с боссом приговорили примерно треть содержимого «желтенькой бутылочки».