– Может быть.

– Даже если свершится чудо и тебе удастся побить его, ты что, думаешь, Измаил откажется от своих планов взорвать здание?

– Я верю его слову.

– Но для этого нет абсолютно никаких оснований. Ты сам утверждал, что ошибочно наделять машину человеческими качествами. Как можно верить какому-то автомату. У меня это не укладывается в голове. Надо самим что-то предпринимать, а не полагаться на бездушную железяку.

Щелкнув «мышкой», Бич взял черную ладью королем.

– А я считаю по-другому.

– Прошу тебя, передумай и пошли с нами.

– Не могу.

Куртис еще раз огорченно взглянул на экран и пожал плечами:

– Ну что ж, тогда удачи тебе.

– Благодарю, вам она тоже не помешает.

Куртис немного задержался на пороге комнаты.

– Если бы ты только видел себя со стороны, – печально произнес он. – Сидишь тут как зачарованный, вверив свою судьбу компьютеру, словно какой-нибудь недоделанный студент. Реальность находится совсем в другом месте, дружок. На экране ее не разглядеть. Это выглядит так же уродливо, как... черт возьми, все самое дурное в этой свихнувшейся стране.

– Чтобы получить дополнительный шанс в игре, – встрял в разговор Измаил, – можете воспользоваться вашим револьвером.

– Постараюсь запомнить ваши слова, если удастся выбраться отсюда, – сказал Бич.

– Вот-вот, запомни.

И он. Боб Бич, рассчитывал его вытянуть.

– Слон бьет ладью.

Ричардсон мотнул головой:

– Можешь не спешить возвращаться. Терпеть не могу пьяниц.

– Я не пьяница, – объявил, оскорбившись, Бирнбаум. – Просто слегка отравился. Я-то завтра протрезвею, а вот ты навсегда останешься полным дерьмом.

Испытав удовлетворение от сказанного, он развернулся на каблуках и двинулся по коридору, не обращая внимания на издевательский смех Ричардсона.

– Завтра скорее всего ты будешь уже мертв. Но все-таки, если случайно выживешь и протрезвеешь, считай, что уволен, алкаш вонючий. Мне давно пора было это сделать.

Бирнбаум спрашивал себя, почему он так безропотно сносил оскорбления людей, подобных Ричардсону. Кожа у него была толстая, как у носорога. Сейчас ему жутко захотелось заставить Ричардсона пожалеть о своих словах. Да, именно так. Он должен показать им всем, что не только Митч подходит на роль героя. Он один поднимется на хоры, а оттуда на крышу. Здорово же они удивятся, встретив его наверху. И уж не позволят себе больше смеяться над ним. Кроме того, ему надо было подышать свежим воздухом – голова была словно набита ватой. Как это похоже на Ричардсона – обвинять кого угодно в собственных промахах, только не себя. Зная его деспотический характер, люди подчас опасались сказать ему правду, когда не успевали закончить работу к сроку или что-то у них не получалось. Сам Ричардсон стал жертвой собственной ницшеанской сверхволи, которая подавляла окружавших его людей.

Бирнбаум вошел в аппаратную и заглянул в открытую шахту стояка. Подъем выглядел не слишком крутым – каких-то четыре этажа до верхней галереи, а дальше по аварийной лестнице до эстакады. Из шахты дул прохладный ветерок, и Бирнбаум глубоко вдохнул свежий воздух. Голова слегка прочистилась, и он сразу почувствовал себя получше.

Элен, Джоан, Дженни, Ричардсон и Куртис двинулись вперед по коридору.

– Бич не хочет с нами идти, – объяснил Куртис. – Он собирается доиграть партию.

– Сумасшедший, – бросил на ходу Ричардсон.