Людей, входивших в состав ЦК, трудно было шокировать — однако Ленину это удалось. (У меня есть подозрение, что самым большим шоком для них стало осознание того, что Ленин не просто говорит о приходе к власти, а всерьез собирается ее брать.) Их вождь оказался не радикальным политиком, и даже не авантюристом высшей пробы, а полностью «отмороженным» деятелем, который искренне не понимал: почему не взять власть, если можно ее взять? Будем идти по этому пути столько, сколько продержимся. Последствия? Да плевать на последствия! Войдем в историю, как вошла в нее Парижская коммуна, и пусть на нашей крови поднимется новое поколение революционеров!

Да и партийные низы подпирали. Двадцать лет вожди говорили им о социалистической революции — и теперь пришло время «отвечать за базар». Иначе большевистские лидеры потеряли бы лицо перед собственным личным составом — и кому бы они были после этого нужны? И вот социалистическая революция внезапно сошла со страниц толстых томов партийных теоретиков и испытующе уставилась в лицо: ну как, товарищи, рискнете? Кишка не тонка?

Стра-ашно!

Едва получив новые ленинские письма, 15 сентября ЦК собрался на специальное заседание. Сталин (вообще-то верный ленинец, но вписывавшийся в повороты вождя с некоторым запозданием, поскольку не имел привычки подчиняться, не раздумывая) предложил отправить письма на обсуждение в наиболее крупные первичные организации (вот и пойми — он за ленинские идеи или против?), однако получил сплоченный отпор остальных членов ЦК, от Каменева до Троцкого. В партии имелось огромное количество леваков, которым только ленинской поддержки и не хватало, чтобы немедленно перейти к захвату вокзалов и уличным боям. Более того, дабы информация не просочилась случайно, постановили все копии писем сжечь, оставив только по одному экземпляру, и упорно продолжали печатать в «Рабочем пути» старые ленинские работы эпохи «компромисса» (то есть двухнедельной давности).

Какое-то время так все и шло: Ленин требовал немедленного выступления, ЦК саботировал. Но ведь Ленин писал не только ЦК, а и Петроградскому, и Московскому комитетам. Информация постепенно просачивалась на более низкий партийный уровень, да и члены ЦК постепенно привыкали к новому курсу — ив начале октября дискуссия о целесообразности вооруженного восстания как-то незаметно подменилась дискуссией о его сроках. Ждать ли Второго Всероссийского съезда Советов, который должен был собраться в середине октября, или действовать независимо?

Ленин к тому времени успел из Гельсингфорса перебраться в Выборг, поближе к столице, по-прежнему говорил, что «промедление смерти подобно» и требовал брать власть тотчас, немедленно.

Сведения об этих спорах, несмотря ни на какую конспирацию, тут же попадали на страницы газет — от черносотенных до анархистских. Дебаты внутри большевистского руководства гремели на всю столицу. После того, как 7 октября большевики торжественно ушли с первого же заседания Предпарламента, о том, что они готовят восстание, говорили в каждой очереди, в каждом трамвайном вагоне и на каждом уличном митинге.

Кто же так дела-то делает? Тоже мне, конспираторы с двадцатилетним стажем!

Странные телодвижения партии большевиков

7 октября Ленин, наконец, добрался до Петрограда. 8-го числа, отдохнув с дороги, он принялся за дела, и уже 10 октября ЦК принял решение о восстании. А информация все продолжала утекать в какие-то непонятные дыры. Уже через день левоэсеровская газета «Знамя труда» разъясняла читателям, почему немедленное восстание — это плохо. 15 октября газета Горького «Новая жизнь» посвятила большую статью рассуждениям на тему — поддерживают или не поддерживают массы призывы большевиков взять власть силой.