|
Кастелян ушел, часть стражи леди Элинор распустила. Да и зачем, если раньше леди Элинор была только жена, а теперь одним взглядом человека может хоть сжечь, хоть превратить в кусок льда? Я хотел спросить, а в самом ли деле кого сжигала, но вспомнил несчастных, превращенных в слизь, поежился. — Страшновато у вас. Он отмахнулся: — А ничо страшного. Ей только перечить нельзя, не любит. А так делай свое дело, к ней не суйся, под ноги старайся не попадаться. А то у нее бывают дни, когда и просто так может что-то сотворить… — А говоришь, не страшно! — Дык всего три дня и перетерпеть. А потом снова месяц райской жизни. Работы мало, потому что у нас знаешь, чем хорошо? Вот смотри на камин! Видишь? — Вижу, — ответил я настороженно. — Ну и что? — Огонь видишь? — Вижу. — Как думаешь, когда погаснет? Я прикинул толщину сгораемых поленьев, двинул плечами. — Через полчаса останутся одни угли, еще через пару часов и тех не увидим под пеплом. Разве что раздуть удастся. А что? Он с торжеством рассмеялся беззубым ртом. Морщинки собрались вокруг глаз, а по всему лицу, наоборот, почти везде разгладились. — А вот и нет! Это же замок леди Элинор, дубина. Эти поленья будут гореть до завтрашнего утра. А потом угли еще сутки давать жар. Понял? Хозяйка не может заставить их гореть вечно, но у нее каждое полено горит впятеро дольше, у нее коровы и свиньи всегда дают двойной приплод, саранча никогда не садится на остров, хотя во владениях графа Касселя за последние десять лет все сжирала начисто. Я уж не говорю, что ветки ломятся под тяжестью яблок, где — заметь! — никогда не бывает червивых, а из земли все так и прет, будь это сорная трава или сладкая морковка… — Здорово, — восхитился я. — А нельзя так, чтобы морковка перла, а сорная трава мерла на корню? Он хмыкнул. — Тебе как мед, так и ложку! Так не бывает. Если волшебники могут заставить землю давать вдвое больше, то это всего больше… — Ну-ну, — сказал я, — знавал я страны, где чародеи, их агрономами называют, еще и не то творят. Где мне тут устроиться? Эта лавка свободная? — На этой спит Марат, — ответил он. — А на этой Иннокентий. Ложись вот сюда. Или сюда. Ты что умеешь делать? Я сказал откровенно: — А ничего. Только копать от забора и до обеда. Я ведь сельский, а в замке какая работа для сельчанина? Он подумал, почесал затылок. — В самом деле, хотя бы дрова рубил, так и дрова привозят уже готовые. И бойни у нас нет, коров режут прямо в селах, а сюда везут мясо. Ладно, пока будешь принимать зерно, когда привезут из сел. Говорят, хозяйка велела мельницу поставить подальше от замка, чтобы сюда везли готовую муку, а то скрип ее раздражает. — Но не всегда, — заметил я с видом знатока, — а только в определенные дни? Мы похихикали, чувствуя свое полное превосходство, у нас настроение не зависит от физиологии, мы если и дуреем, то просто так, нам причины не надо, у мужчин артистические натуры, можем взорваться и от скрипнувшей двери или недосоленного супа. Дверь приоткрылась, заглянула молоденькая девушка с круглым личиком, задорно стрельнула в меня бойкими глазками и сказала быстро: — Это тебя зовут Дик?.. Быстро, тебя изволит видеть госпожа! Я торопливо вскочил. Девчушка тут же отпрыгнула от двери и поспешила через холл к широкой лестнице наверх, я заторопился, догадываясь, что промедление бывает чревато, ибо если власть развращает, то власть волшебника развращает просто волшебно. — Девчушка торопливо взбегала по ступенькам, у меня перед глазами маячил ее тугой вздернутый зад. — Как тебя зовут? — спросил я. Она ответила торопливо, не оглядываясь: — Мадина. Быстрее! Мы взбежали на второй этаж, девчушка остановилась. |
