|
Леди Изабелла благосклонно кивнула. – Спасибо, Патрик. Ты в самом деле доставил нам удовольствие. – Спасибо, – сказала Даниэлла. – Это было прекрасно, Патрик! Дженифер сморщила носик. – Неплохо, неплохо… Хотя слишком уж рыцарь плаксивый… И вон та струна у тебя дребезжит! Кастелян смолчал, лицо оставалось благосклонно неприступным, до разговоров с менестрелем снизойти не счел возможным. Леди Изабелла кивнула так же царственно – державно: – Спасибо, милый Патрик. Можешь идти… Хотя нет, задержись на минутку! Он снова прижал лютню к груди, поклонился. Мне показалось, что в сторону кроткой Даниэллы бросил молящий взгляд, однако не промолвил не слова, остался стоять тихо и с достоинством хорошо воспитанного человека. Леди Изабелла чуть повернула голову в мою сторону. – Сэр Ричард? Вам тоже понравилось?.. Что-то у вас хмурый вид. Скажите же Патрику свое мнение рыцаря, о которых он слагает баллады! – Весьма, – изрек я. – Да, весьма. Женщины переглянулись, а Патрик опасливо смерил взглядом мой рост и длину рук, помолчал, не решаясь усомниться вслух, что такие здоровяки предпочитают слушать звон мечей и крики трупов. – Это простая песня, сэр, – заметил он наконец. – Герцог Готфрид предпочитал, конечно, героические. А это так… – О любви, – сказал я. – О любви, – согласился он несчастливо. – О неразделенной, – подчеркнул я. – Да, сэр… – Сэр Ричард, – напомнил я. – От разделенной любви рождаются дети, а от неразделенной – стихи. Женщины посматривали с интересом, у Дженифер разгорелись глазки. Менестрель взглянул настороженно. – Наверное, вы правы, сэр… – Прав, – отрезал я безапелляционно, – как может быть рыцарь не прав?.. Да еще с таким длинным мечом? Вот что еще… сам понимаешь, что для тебя лучше неразделенная. Что дети? Вон их сколько бегает!.. Он вздохнул. – Да и песен сколько, а все ли выживают?.. Кроме того, сэр, каждый человек стремится к простому тихому счастью. – Каждый простой человек, – уточнил я. – А ты точно знаешь, что простой?.. И что твои песни забудут? Если уверен – женись и заводи детей. Если же есть шанс, что хоть какая-то песня выживет, – дай обет безбрачия и воспевай баб-с издали, оттуда они не такие мерзкие. Не важно, какой повод к созданию песни, главное – чтоб получилась! Он вздохнул, посматривал нерешительно, во взгляде колебание, все еще не знает, как меня понимать и каким принимать, вот такая я богатая натура, многосторонняя, даже это профессиональное брехло или, скажем вежливее, – создатель культурологических мифов еще не врубился и никак не выберет линию. – Значит, – проговорил он невесело, – мое исполнение не понравилось? – Почему же, – ответил я искренне. – У тебя прекрасный голос. И на лютне превосходно… э-э… пальцами. Гибкие суставы, как у карманника, чуткий слух. В самом деле, очень хорошо. Женщины смотрели блестящими глазами, что-то назревает, но пока еще не поняли, а менестрель продолжал всматриваться в мое лицо. – Тогда… не понравилась сама баллада? Я пожал плечами. – Баллада как баллада. Вполне естественная для этого времени. В его глазах блеснуло удивление. – Это как? – Люди мельчают, – сказал я, – а у мелких людей мелкие интересы. Это только в героическую эпоху: сперва думай о Родине, а потом о себе… Но та эпоха прошла, ты очень хорошо и умело показываешь ту грань, на которой балансировал твой рыцарь. У него был выбор: остаться в прежнем мире или перейти в этот, современный. Он решился перейти в современный, когда близость к женщине оценивается выше, чем близость к Отечеству. |
