Ричард тем временем продолжал свои подвиги. Ему не раз приходилось встречаться с заклятым врагом. Одна встреча, кстати, состоялась у подножия крепости Водрёй, которую Филипп Август, прежде чем оставить, велел разрушить. Однако Ричард был предусмотрительнее и, навязав бой, заставил соперника отойти. Английский хронист, подводя итоги кампании, писал: «Французский король за всю эту войну не сделал ничего памятного». Последовавший мир казался какой-то насмешкой, поскольку оба короля стремились как можно раньше возобновить вражду. Ричарда не могло отвлечь даже известие о волнениях в Лондоне, к которым подстрекал Уильям Фиц-Озберт, прозванный Длинная Борода. Этот смутьян какое-то время возбуждал своими разглагольствованиями народ, но затем был схвачен и казнен по приказу Губерта Готье.

Вражда, возобновившаяся в 1197 году, несмотря на голод, вот уже седьмой год жестоко терзавший население, доказала как никогда прежде неоспоримое превосходство короля Англии на поле боя. Его войска выступили из захваченного им 15 апреля в Нормандии Сен-Валери. Вскоре был пленен родственник Филиппа Августа, Филипп де Дрё, епископ Бовейский. Его захватили во время наступления на замок Милли 19 мая и, несмотря на протесты, доставили в Руан и подвергли заточению. Похоже, что за епископа хлопотала сама Алиенора. Филиппа взяли, можно сказать, с поличным, то есть с оружием в руках, и всякие негодующие ссылки на духовный сан не могли приниматься во внимание. Пока его доставляли в Руан, он умудрился вбежать во врата одной церкви, что давало ему будто бы законное право убежища. Но Ричард не захотел считаться с этим. Вот как отозвался он о почтенном прелате, когда духовные лица и близкие епископа стали ходатайствовать о его освобождении:

«Будьте судьями между мною и вашим владыкой. Я бы забыл все, что он мог сделать или задумать против меня дурного, кроме одного: когда я возвращался с Востока и был задержан императором Священной империи, со мною обращались с определенным уважением и оказывали подобающие почести, пока как-то вечером не появился этот человек; а с какой целью он явился и что замыслил той ночью у императора, я почувствовал на себе уже на следующее утро. В самом деле, рука императора тогда тяжело легла на меня, и я вскоре оказался отягощенным цепями как вьючная лошадь или осел под поклажей. Судите посему, на какого рода заточение у меня может надеяться ваш господин, сыгравший такую роль подле того, кто меня задержал».

Епископ Бове обратился к папе, но понтифик должен был принять во внимание, что король Англии пленил епископа «не на проповеди, но в бою». Как писал Вильгельм Нойбургский, он «сменил пастырский посох на копье и митру на шлем, стихарь на кольчугу, епитрахиль на щит, меч духовный на меч из железа». И в самом деле, Филипп де Дрё так и не вышел на свободу при жизни Ричарда.

В том же 1197 году король Англии блеснул дипломатическим искусством, заключив выгодный союз с графом Фландрским. В депутацию был включен Гийом ле Марешаль, который, среди прочего, отличился по ходу осады замка Милли, где он, спеша на выручку боевому товарищу, взбежал по приставной лестнице на стену крепости. «Сир Марешаль, — напустился на него король, — не подобает мужу вашего сана и с вашей славой рисковать, совершая подобные подвиги! Предоставьте это юным рыцарям, которым необходимо еще обрести достойное имя!» В самом деле, в свои пятьдесят три года Марешалю приличнее было трудиться на дипломатическом поприще, и как раз дипломатическое задание доверил ему теперь король, отправив к графу Бодуэну вместе с иными рыцарями, в число которых входили Пьер де Прео, Ален Басе и родной племянник Гийома, Жан ле Марешаль.